Потомок Каина

Касаи, староста храма, пришёл сюда потому, что в последнее время по ночам у храма частенько располагались и жгли костры какие-то бродяги. Это внушало людям беспокойство, и Касаи намеревался спугнуть бродяг. Он был вооружён дубинкой, но, столкнувшись с Долговязым, струхнул и, съёжившись, не мог произнести ни слова.

— Ты что, пришёл мешать мне? Смотри не суйся в мои дела! Не то шею сверну! — прерывающимся от ярости голосом проревел Нинъэмон.

— Нет, нет! Напрасно ты так думаешь, — поспешно возразил Касаи и стал пространно объяснять, зачем пришёл сюда, добавив, что у него есть к Нинъэмону важная просьба. Нинъэмону показался забавным заискивающий тон Касаи, он отпустил его и уселся на порог. Не трудно было догадаться, что Касаи в темноте, выпучив глаза, смущённо потирает ладонью щёку со шрамом. Но вскоре он уселся как ни в чём не бывало, неторопливо достал портсигар и чиркнул спичкой. Его «важная просьба» касалась недовольства арендаторов. Две иены двадцать сэн — плата слишком высокая для этого района, но помещик не снижает её даже при сильном недороде, поэтому все до единого арендаторы увязли в долгах. Если арендатору нечем платить, управляющий отбирает урожай на корню, и крестьянам приходится покупать продукты в городе по бешеным ценам. Сейчас они ждут приезда помещика, чтобы потребовать у него снижения арендной платы. Арендаторы решили послать к помещику Касаи, но одному ему говорить с помещиком бесполезно, вот он и решил взять на подмогу Нинъэмона.

— Всё это ерунда! — возразил Нинъэмон. — Уж так ли это много — две иены двадцать сэн? Или вам не для того даны руки, чтобы вы могли заработать эти деньги? Я никогда не брал взаймы у хозяина ни полушки. И не стану влезать в это дело. Попробуй-ка стань на место хозяина! Ещё жаднее его будешь… Раз ничего не смыслишь, незачем соваться!

Нинъэмону очень хотелось плюнуть в лоснящуюся физиономию Касаи, но он сдержался и плюнул на пол.

— Погоди, погоди! Ты не должен так сразу отказываться!

— Должен или не должен — тебе что за дело? Убирайся! Да поживее!

— Но, Хироока-сан…

— Тебе что, моих кулаков захотелось отведать?

С минуты на минуту могла прийти она. И Нинъэмон проклинал Касаи, с каждым словом становясь всё грубее. В конце концов Касаи пришлось, несмотря на всю его настойчивость, подняться с места. Пытаясь скрыть раздражение, он пробормотал на прощанье несколько вежливых слов и стал спускаться по склону. У развилки он хотел свернуть влево, но Нинъэмон, следивший за ним, рявкнул: «Иди направо!» Касаи и тут не стал противиться. По дороге, ведущей слева, должна была прийти она.

Оставшись один, Нинъэмон, дрожа от злости, притаился во мраке. Как назло, женщина запаздывала. Нинъэмон потерял терпение, вскочил и пошёл по лесной тропке напролом, словно шёл днём по широкой дороге. Обострённое, как у зверя, чутьё подсказало ему, что в редком кустарнике у тропинки кто-то есть. Он замер на месте, вглядываясь в кусты. В ночной тишине послышался приглушённый женский смех — дразнящий, чувственный. Нинъэмон ощутил знакомый запах женского тела.

— Ага, скотина! — заорал он и бросился в кустарник. Обутый в соломенные сандалии, он сделал несколько шагов по твёрдым сучьям и колючкам и вдруг наступил на мягкое, вздрогнувшее тело. Он отдёрнул было ногу, но, охваченный бешенством, тут же навалился на женщину всей тяжестью.

— Ай, больно!

Вот это ему и хотелось сейчас услышать. Это слово подлило масла в огонь. От ярости у него помутилось в глазах. Он набросился на женщину, стал бить её и пинать ногами. Женщина закричала от боли, обвила его руками и укусила. Нинъэмон крепко схватил её за плечи выволок на тропинку. Она пыталась вырваться, царапая его лицо длинными острыми ногтями. Рыча, как грызущиеся собаки, они сплелись клубком и повалились на землю, не прекращая борьбы. Женщине всё же удалось вырваться от него. Опасаясь, как бы она не убежала, Нинъэмон одним прыжком вскочил с земли, готовый броситься в погоню, но женщина снова обхватила его руками. В каком-то исступлении они опять принялись колотить и царапать друг друга. Схватив женщину за волосы, Нинъэмон поволок её по земле. Когда они появились наконец у храма, оба были покрыты ссадинами и синяками. Дрожа всем телом от животной страсти, женщина распростёрлась на полу. А Нинъэмон, стоя над ней во мраке, даже слегка пошатывался от сжигавшего его возбуждения.

4