Ример ел молча, а Хирка рассказывала свою историю и никак не могла остановиться. Она говорила с набитым ртом, потому что не знала, что важнее – поесть или рассказать. Ример никогда не видел её такой.
Она описывала лавину событий, которая по воле случая накрыла её. Хирка считала, что понеслась с этой лавиной, потому что ей пришлось. Но это не так. Ример слышал то, чего сама она не слышала. Он слышал о решениях, которые она принимала. Принимала не потому, что ей пришлось, и не потому, что она медлила до тех пор, пока обстоятельства не вынуждали её действовать. Хирка приняла много решений по той простой причине, что так было правильно. Трудных решений. Опасных решений. Например, отправиться в Равнхов. Или
А как поступил бы он сам? Почему он принял решение стать Колкаггой? Чтобы служить Всевидящему? Бороться с превосходящими силами? Правда? Или же он принял самое простое решение из всех? Ример ощутил беспокойство в груди. Предупреждение. Такие мысли – тропинка, по которой он предпочёл бы не ходить.
Хирка излагала историю с театральностью и живостью. Дни в шахте, допрос Совета, падение с крыши в Равнхове и ношение хвоста мертвеца. За столом стоял смех. Если бы Ример не замечал болезненных подёргиваний её глаз, он бы подумал, что всё случившееся никак на неё не повлияло. Но ему было известно всё. Он держал её в объятиях, когда у неё едва не кончились силы. А сейчас она говорила так, будто никогда не сможет насытиться приключениями.
Ример вспомнил выражение её глаз, когда девушка поняла, что он – Колкагга. Они потухли. С тех пор она с ним почти не разговаривала, а если и разговаривала, то неохотно и бесстрастно. Как будто он был чудовищем, а она смирилась с тем, что должна идти рядом с ним.
Ример опустошил миску и собрал остатки бульона куском хлеба. Он пытался делать вид, что не замечает, как его разглядывают. Собравшиеся за столом бросали на него плохо скрываемые взгляды. Нервные. Оценивающие. Так же они смотрели на Хирку, хотя и с бо́льшим любопытством. Они откидывались назад якобы для разговора с соседом – жалкий предлог, чтобы взглянуть на её спину. Бесхвостая. Ример считал, что она к этому привыкла. Но его порадовало, что никто не испугался сесть рядом с ней, рядом с гнилью.
Ветле поставил свой стул вплотную к Хирке. Рядом с его миской красовалась каменная фигурка с отломанным хвостом.
– Не знаю, как, – ответила Хирка на вопрос Юара, самого молодого из мужчин. – Понятия не имею. Знаю только, что Урд привёл сле… – Она взглянула на Ветле и решила подобрать другие слова. – Он привёл
У слепых много имён. Набирны. Трупорождённые. Безымянные. Первые. Беспесенные, такое он тоже слышал.
– Он не одинок, – ответил Кнут. – Совет в курсе! Они делают это все вместе, чтобы у них появился предлог напасть на Равнхов.
Ример понял, что у наставников воронов не было иллюзий относительно власти в Эйсвальдре, но Кнут ошибался. И всё же Ример промолчал.
– Им вообще ничего неизвестно, – сказала Хирка. – У меня на спине раны, потому что они хотели узнать, как
Рамойя встала из-за стола.
– Мы отправили подмогу домой, так что ночью мы защищаем себя сами. Сегодня вечером из города доставят письма. Примешь их, Кнут?
Тот кивнул. Письма должны приходить и уходить, как обычно, особенно сейчас, когда в них говорилось совсем не о воронах и их наставниках. Ример понимал, насколько серьёзным было это маленькое собрание. Имлинги за столом не принадлежали ни к недовольным купцам, которых душат налогами, ни к семьям, детей которых не возьмут в школы Совета после Ритуала и которым придётся вернуться из Маннфаллы домой. Наставники воронов так открыто обсуждают проблемы, что наверняка делают это давно. Они понимают, кто из них чего стоит, и знают друг друга настолько хорошо, что могут разговаривать без слов.
Хирка права. Рамойя предала Совет. И не только она. Здесь собрались те, кто хотел свергнуть его.