Потомок Одина

Караван скрылся в лесу, Хирка вернулась к хижине и принялась не спеша собираться. Чаи и травы отца она переложила из горшков и коробок в небольшие кожаные и льняные мешочки, кое-что упаковала в бумагу. Некоторые вещи надо было хранить в прочной упаковке, и она постаралась уместить их в самые маленькие шкатулки. Забрать с собой всё имущество было невозможно. Выдержанный чай и травы, на сбор и чистку которых ушли годы… Их надо оставить.

Она заполнила дорожный мешок. Сверху Хирка положила хрустящие хлебцы, банку гороха и козий сыр. На мешок она повесила палку копчёной лосиной колбасы. Из денег у них было лишь восемь серебряных монет и пять медяков. Но этого хватит. У неё есть что продать.

А потом Хирка стала ждать.

Стемнело, и Эльверуа затихла. Она помедлила ещё немного. Хирка выждала до тех пор, пока не удостоверилась, что все уснули и никто не увидит языков пламени. Тогда она стала поливать пол вокруг себя маслом. Сначала Хирка делала это против воли, происходящее казалось ей неестественным: никто не льёт масло на пол в доме, где живёт. Но именно этим она и занималась. Масло растекалось по полу, просачивалось между досками, а его запах заполнял ноздри так плотно, что они чуть не склеивались.

Инстинкт привёл её к сундуку-скамье. Она достала из него отцовский меч, взяла его за рукоятку и подняла. Незнакомая тяжесть. Обычный меч из Ульвхейма. В Ульвхейме живут мужественные имлинги. Если она удержит его, то, вероятно, сможет завершить то, что необходимо.

Она засунула меч в очаг и рассыпала угли по полу. Не успела Хирка вздохнуть, как гостиная загорелась. На какой-то миг её ноги отяжелели, словно хотели остаться на месте. Она подняла меч, но он был бессилен против пламени. Пламя пожирает всё. Даже гниль.

Хирка засунула меч в щель между досками пола, а сама выбежала на улицу с дорожным мешком за плечами. Она не умерла, как отец. Она жива, и отец отдал всё, чтобы она продолжала жить.

Она побежала в сторону Аллдьюпы и не останавливалась до тех пор, пока не достигла гребня холма. Лачуга полыхала. Не-дом, наконец, исчез, хижина, которая во всех вселяла страх. А ведь они с отцом не были суеверными. Может, зря?

Хирка смотрела, как пламя поглощает то, что больше всего подходило под её представление о доме. Хлёсткие жёлтые языки в темноте ночи. Так же горел и отец. Она стояла далеко от огня, но чувствовала пламя внутри себя. Как будто она сжигала саму себя. Удаляла себя из мира. Из жизни Римера. Он подумает, что она умерла. Будет ли он горевать? Сколько, час? День?

Хирка сжала в кулаке своё украшение. Вытертый волчий клык с маленькими зарубками с двух сторон. Доказательство того, что однажды она была обычной девочкой.

Она перешла мост через Аллдьюпу и побежала в лес по направлению к Равнхову.

Эйсвальдр

В Маннфалле наступила ночь, но город не вымер. Ример в последний раз приезжал сюда не так давно, но улицы успели измениться. Обычно после наступления темноты в городе становилось спокойно: можно было встретить только какого-нибудь пьяницу или путешественников, которые прибыли в неподобающее время, как он сейчас.

Теперь же ему казалось, что трактиры не закрывались никогда. Изо всех окон доносились голоса скоморохов и музыка. Ночью песни становились грубее, а куплеты о легкодоступных доярках сопровождались смехом и выкриками. Приезжие, у которых не было денег, спали на улицах и в парках. Полмира решило приехать сюда. Хотел бы Ример, чтобы причиной их явления был только Ритуал, но он знал, что на этот раз дело не только в нём.

Он осадил лошадь и оглянулся через плечо. Караван медленно тянулся по брусчатке. Большинство его спутников спали в повозках. Илюме сидела позади кучера с закрытыми глазами. Руки она прятала в рукавах мантии. Ример не думал, что она спит, поэтому он отделился и поехал впереди каравана. Несколько дней пути по сельским дорогам привели его в беспокойство. Он предпочёл бы исчезнуть до того, как они доберутся до места, но Илюме не позволит, чтобы всё оказалось просто. Ример принял это, ведь он знал, что поступает так в последний раз.

Путь каравана пролегал вдоль берега реки по беднейшим кварталам города. Здесь каменные дома, благословение Всевидящему, были построены вплотную друг к другу, ведь жилища были настолько хрупкими, что не смогли бы устоять без опоры. Перед самыми захолустными трактирами в воздухе витал явственный запах дыма курящейся опы.

Навстречу каравану нетвёрдой походкой шёл какой-то имлинг и вдруг упал. Ример резко остановил Травеля. Конь заржал и закусил удила. Молодой воин соскочил, чтобы помочь упавшему, но тот поднялся на ноги самостоятельно. Его возраст было невозможно определить из-за лохматой бороды. Он был слеп на один глаз, который казался мёртвым и белым. Всё говорило о том, что и второму глазу мужчины грозит такая же судьба. Из царапины на его лбу сочилась кровь. Он посмотрел на Римера и пробормотал извинения. Он не был пьян. Мужчины закидали его камнями.

– Всё дело в моих глазах, господин, – сказал он. – Они пугают имлингов. Они думают…

Ему необязательно было договаривать.