Потомок седьмой тысячи

— Ну так что, что давно. Встречались и хорошие, а все не то, что Проша мой. Царство ему небесное… — Вдруг ругнула себя, опомнившись. — Да что это я! Не для девушек такие разговоры. Прости меня, старую.

— Ты вовсе не старая. — Варя чмокнула кухарку в щеку, простодушно поведала: — Мне тебя жалко, Полина.

— Да уж вижу. Кофей сюда нести?

— Нет. Спущусь сама. Сейчас с братом в каморки пойдем. Надо посмотреть, как фабричные живут. И человека одного мне хочется увидеть.

— Народ-от в каморках грубый, неученый. Еще обидят.

— Так я с Алексеем Флегонтовичем. С ним не страшно.

— Братец-то ваш — представительный, серьезный мужчина. А ведь тоже одинешенек…

— Много ты знаешь. — Доверительно шепнула кухарке на ухо: — Уже три раза в город ездил. Говорит: «По делам»… Знаю я, какие у него там дела.

— Ну и слава богу, — закрестилась Полина. — Слава богу…

Сбежали с крутой лестницы и облегченно вздохнули. Варя постояла с минуту, с трудом приходя в себя. В ушах звенел надрывный плач ребенка. Алексей Флегонтович чему-то улыбался. «Что ему так весело?»

В какую каморку ни войди, грязь, нищета, больные рядом со здоровыми. И какое-то тупое безразличие. У пятилетнего ребенка голова обвязана гнойной тряпкой — колтун, ужасная болезнь. Немедленно надо в больницу.

И что же ответила мать? Варя содрогнулась, слыша ее спокойный голос:

— Некогда мне по больницам шляться. Пройдет. А господь приберет, так и к лучшему.

В другой каморке спертая духота. Девочка лет десяти, бледная и худая, как тростинка, сует в рот грудному ребенку тряпицу с жеваным мякишем. Ребенок надрывается в плаче. У стола с шитьем сидит мать. Тут же, на деревянных нарах лежит одетый мужчина — в сапогах, в засаленном пиджаке. Во всем том, в чем ходит на работу. Опухшее небритое лицо, мутные глаза.

Девочка плаксиво просит:

— Папк, понянчись. На смену скоро… Хоть посплю, а?

Отец отмалчивается. Безразлична к просьбе девочки и мать. А ребенок захлебывается.

— Что с ним? — Варя наклонилась. Маленькое тельце пышет жаром.

Девочка, видно подражая взрослым, ответила с ненавистью:

— Осатанел! Орет и орет. Хоть бы сдох!

— У ребенка жар. Надо показать врачу…

Никакого впечатления. Но вот мужчина приподнялся на нарах, сказал сипло:

— Ты в наши дела, барышня, не касайся. Зачем пришла?.. Дай лучше денег, а? Сделай такую милость.

Варя тут только заметила, что он пьян. Не смогла скрыть на лице отвращения.

— A-а! — вдруг заорал мужик. — Не нравится?.. Вот как живем!.. Гляди!.. — И опять униженно: — Дай, что можешь…

Варя не смогла отказать. Порылась в карманах, выгребла всю мелочь, какая была. Мужик жадно вырвал у нее деньги, метнулся к двери. Путь ему преградила поднявшаяся от стола женщина. Завязалась мерзкая борьба. Муж за волосы дотащил жену до нар, бросил и скрылся за дверью. Женщина выла… Потом подступилась к Варе:

— Дай и мне… Пьянице дала, значит, для деток найдется.

— У меня больше нету. — Варя беспомощно оглянулась на Алексея Флегонтовича. Тот пожал плечами, предоставляя ей самой решать, как быть.

В следующее мгновение обозленная женщина рывком толкнула дверь, орала на весь коридор:

— Благодетели, мать вашу!.. Принесла нелегкая! На косушку кинули! Обрадовали!.. Лопай!.. Теперь ищи его по кабакам, постылого!..

Спасаясь от ее суматошного крика, инженер и Варя бросились к выходу. Варя сгорала от стыда…

«Отчего ему весело? — снова спросила она себя. — Словно ко всему такому давно привык».

Брат терпеливо ждал: захочет ли Варя пойти в следующую каморку.

— Ты спокоен, будто ничего не произошло, будто все, что видел, в порядке вещей!

Варя была несправедлива и понимала это, но не могла сдерживаться.

— Что ты хочешь? Раздаривать карманные деньги я не могу. У меня их мало.

Глупо, конечно, дарить несколько монет, да и то, как оказалось, на водку. Глупо, но зачем напоминать об этом.

Варя приложила ладошки к разгоряченным щекам. В глазах все еще мерещилась каморка: «Девочка говорила: „Папк, понянчись, на смену скоро…“ Почему она это говорила? Ей не больше десяти… А может, больше? Худенькая, личико желтое, старушечье…» — И утренний разговор с кухаркой: «За фабричного парня замуж выйду. Есть у вас хорошие парни?» Вот наказанье: вспомнилось не ко времени… А Крутов хороший парень? Вдруг я его увижу… Нет, это ужасно!

Тронула за рукав Алексея Флегонтовича.

— Ты должен что-то предпринять. Хотя бы сообщить Карзинкину. Он обязан знать, как живут его рабочие.

Брат с ласковой снисходительностью покосился на нее, сказал:

— Несомненно, это будет самое умное, на что я способен.

2

Студенты подождали замешкавшегося Федора. Шумной гурьбой остановили на улице извозчика, толкаясь, уселись почти друг на дружку и велели гнать по Большой Рождественской к Спасскому монастырю.

Федор втиснулся рядом с толстяком в пенсне, близорукие глаза которого казались очень добрыми. Толстяк сразу обнял его, влюбленно стал заглядывать в лицо, только что не целовал.