Потому что я – отец

Последняя наша встреча – ознакомление с делом перед передачей в прокуратуру. Следователь показал, в каких местах протокола мне надо расписаться. Листать сотню процессуальных документов я не видел смысла. Всегда перебиравший с формализмом молодой офицер протянул руку, крепко пожал мою и как-то душевно пожелал удачи. «Спасибо! Значит, она будет со мной». Мы улыбнулись друг другу.

* * *

Я не боялся наказания. Всё, о чём думал, – не отвернётся ли от меня жена. Запретил сыну рассказывать матери о том, как всё произошло. Нельзя допустить, чтобы во время следствия или на суде открылась правда.

Супруга избегала разговоров о ДТП, прорыдала несколько дней и постоянно повторяла, что она со мной. Не помню её такой деликатной и внимательной. Даже смятение её украшает. Ощущение приближающейся катастрофы виртуозно играет морщинками на лице. Нашла мне другого адвоката, заплатила немалые деньги за его услуги и с досадой выясняла, почему не даю показания по его рекомендациям. Я настаивал – пусть этот опытный с одышкой следит за соблюдением закона должностными лицами во время всех процедур, а говорить я ничего не хочу. Суд сам всё решит, вилять я не собираюсь. Мужчина не только совершает поступки, но и отвечает за них. Она не спорила.

Адвокат расстроился: погибший вёл одинокую, затворническую жизнь – даже некому предложить деньги, чтобы попытаться загладить ущерб. На суд мы выходили с положительными характеристиками от работодателя, из жилконторы и признанием вины – негусто. Адвокат пытался вселить в меня уверенность, рассчитывая на условный срок. Его бравада выдавала беспокойство.

Незадолго до первого заседания жена улетела в командировку, сын в слезах просил прощения на кухне. Я налил коньяк, поднял бокал и, не ожидая подвоха, без эмоций исполнил речитатив: «Тебе не за что извиняться. По-другому я поступить не мог. А ты молодец, что тогда пересел и ничего не сказал на следствии. Не надо играть в героя. Пока. Твоё время ещё придёт».

Стены нашей скромной кухни слышали самые важные разговоры семьи. Сейчас её размер у меня ассоциировался не с теснотой, а олицетворял доверие в узком кругу ближайших людей и уверенность друг в друге. Он медлил с ответом, разглядывая множество ярких магнитиков, облепивших холодильник.

– Есть за что извиняться.

– И?

– Я заснул за рулём.

– Вот как… Выпьем. Не греть же рюмку.

Поспешно выпил, поморщившись, сомкнул зубы и отвёл взгляд. Не подавая вида, предложил переночевать в нашей квартире, но он засобирался. Закрыл за ним дверь. Мысли атаковали со всех сторон: «Молодец, что признался!», «Почему не сказал раньше?», «Почему я согласился передать ему руль?», «Как можно было обманываться в его талантах. Сам сотворил из него великого водителя, а он лишь человек. Обычный человек. Как все».

Меня наполняла злость. Кулаки сами сжались. Челюсти захлопнулись, как капкан. Рванул на кухню, открыл ящик с приборами, схватился за нож, доли секунды размышлял, что с ним делать и воткнул его в стол. Слегка отпустило.

* * *

Профессиональная серьёзность моего адвоката – маска, за ней легко угадывался проныра-авантюрист. Этот ухарь поспешно отбросил деловой стиль общения и никогда не морщил лоб. Лукавая улыбка его украшала, в выпученных глазах блуждало плутовство. Он явно рассчитывал избавить меня от тюрьмы, хоть с таким подзащитным, как я, непросто работать. Мы не сдружились, но перекинуться парой слов с этим умным, скользким типом всегда приятно.

– Не ссы, получишь условку и забудешь всё, как страшный сон!

– Будь, что будет. Я приму любой итог.

– Что за настрой?

– Если уйду из суда без конвоя, заглянем в ближайший ресторан. Надо закончить эту канитель соточкой под хорошее мясо.

– Вот так мне нравится больше. Добро! Только без «если».

– Хорошо.

– На всякий случай сумку всё равно собери.

– Уже.

* * *

Судья оказалась не такой приятной, как следователь. Длинношеее создание в чёрной мантии смотрело на меня стервятником. Прямая, как шпала, громкая, истеричная женщина увлекалась нотациями о залитых кровью дорогах бескрайней России. При каждом удобном случае перебивала адвоката, иногда вела себя по-хамски. Она возмутилась моим отказом давать показания. Противно усмехнулась во время моего последнего слова, а я всего лишь сказал, что не сомневаюсь в профессионализме судей и верю в справедливое решение.

Долго, тихо, сбивчиво и без выражения она читала приговор. Так дети от волнения уродуют стихотворения классиков в младшей школе. Я прислушивался, но разбирал лишь фрагменты.

Главные слова прозвучали громко и чётко. Сухие интонации судьи приобрели намёк торжественности: «Признать виновным в совершении… Назначить наказание в виде лишения свободы сроком на один год… В колонии-поселении»…

Ну вот, приехали…