Потому что я – отец

«Хватит жалеть себя! Соберись. Этот день прожит. За ним будет такой же. А потом еще десятки и сотни похожих – их надо перетерпеть. Ты здесь не потому, что совершил непоправимое. Если есть, ради чего пожертвовать год жизни, значит, топчешь землицу не зря.

Такое случалось с миллионами людей. Ты не будешь последним. Так чего нюни распустил? Ждал простой жизни? Расскажи это отцу, хоронившему сослуживцев в Афганистане.

Ты крепкий. Прожил сорок лет, и здоровья хватит на столько же.

Рядом обычные пацаны, с теми же проблемами. Тебя не избивают и не насилуют. Работа сносная, после шести отдых. Голодом не морят и не пытают. Здесь нет отморозков. Эта ерунда продлится всего несколько месяцев. Ты – ещё один мужчина, которому досталось такое испытание. Пройди его, подобно многим, с высоко поднятой головой. Гордиться нечем, но, если не получится, будешь себя презирать.

Человек выживает везде и ко всему привыкает. Больше не подскакиваешь ночью от каждого шороха, как в первую неделю. Тебе есть ради чего возвращаться на свободу. Там два самых близких человека, старая-добрая кухня и чашка горяченного чая на столе. Уже немало. Заканчивай с соплями! Завтра наступит новый день. Значит, звонок ещё ближе!

Ты сильный. Сука, ты справишься! Ещё никогда не лежал на лопатках. И не будешь!»

На последнем слове спрыгиваю со шконки и исступлённо отжимаюсь на кулаках, пока не начинает бить в висках и не подкашиваются руки. Бессилие изгнано из головы физическим изнеможением, можно ложиться спать. Ещё повоюем!

Воспоминания и планы на будущее – богатство первохода, а требовательный тон внутреннего голоса – средство выживания.

* * *

Начальник колонии перед строем покровительственно пожелал мне больше не возвращаться. Соседи крепко обняли. Когда-нибудь и они встретят свой долгожданный день.

Затерянный городишко, до него из колонии добирался больше трёх часов. Бежать домой! Но хочется сначала хлебнуть свободы. Воздух за периметром другой, я словно в лесу после загазованного города. Небо не в клетку. Иду куда глаза глядят, пока несут ноги. Обошёл эту дыру вдоль и поперёк, но так и не нагулялся. Алкоголь можно раздобыть и за решёткой, но купить первую бутылочку пивка, широко улыбнуться пухлой, румяной продавщице, надолго приложиться к горлышку, стоя на обшарпанном крылечке продуктового магазина, выдохнуть и щуриться, глядя на солнце, – осколочек счастья, с него я начал собирать мозаику новой жизни.

Билет на поезд как свидетельство о перерождении. Брожу по станции, вспоминая, как очень давно путешествовали всей семьёй по стране. Встречали товарняки на перроне в такой же глухомани – единственное развлечение в деревне, куда нас занесла нелёгкая. Воняло мазутом, а парень замирал от предвкушения, разглядывая вдали маленькую точку. Сейчас я так же жадно пялился вперёд. Наконец увидев железного спасителя, который заберёт меня отсюда, поднял кулак вверх и застыл так секунд на десять.

Уже еду, сынок!

Стук колёс состава, бегущего в сторону дома, – бит свободы. Проводница не замечает шуток, хорошо знает контингент на привычном маршруте. Самое главное – динамичный пейзаж, а не застывшая картинка, как в окне барака. Виды меняются, от них не оторваться, как от остросюжетного фильма; временами вижу горизонт – ещё один синоним надежды на будущее. Нет больше тесных стен. Вокруг умиротворённая купейная жизнь, и я могу даже выйти на любой станции, спуститься с низенького перрона в каком-то безымянном месте и лечь в траву, чтобы смотреть в небо и наслаждаться запахами лета. СВОБОДА-А-А…

* * *