Потому, что люблю

Варваре Степановне спать не хотелось, и она долго наблюдала за мужиками, играющими в домино. Тот, что сидел рядом с ней, так хлопал костяшками по крышке чемодана — она служила им столом,— что крышка, несчастная, прогибалась. А другой, что напротив, лысый, переживал очень, и все на его голове отражалось: выиграет— лысина белая, проиграет — делалась как вареный бурак.

А когда женщина, что ехала с мальчонкой, заявила, что пора спать, игроки дружно согласились:

— Можно.

Женщина с мальчонкой улеглись на своей полке. Паренек в очках спал, его рука неловко откинулась и покачивалась ладонью вверх, будто просила: «Дай, дай, дай!»

Варвара Степановна хотела поправить руку, поудобней положить, и увидела выше кисти татуировку, приблизилась глазами, разобрала: «Нет в жизни счастья».

Перевела взгляд на спокойное курносое лицо паренька и усмехнулась: «Этакий пустобрех!»

Вагон утихомирился, заснул в одночасье, будто ни у кого ни забот сроду не было, ни переживаний. Вон за перегородкой мужики захрапели в три голоса — концерт устроили.

«А что, если попросить Варюху себе? — подумала Варвара Степановна.— Скоро на пенсию выйду, будем жить вдвоем с внучкой. Конечно, первое время ребенка от матери отрывать нельзя, пока сосунок, а отлучит от груди... Уж я Варюху Лидке не отдам!..»

Отодвинув занавеску, она посмотрела в окно, но ничего там не увидела — только летят по ночи редкие огоньки. И как хорошо, что ты не на улице среди этих сирот-огоньков, а в тепле среди людей и едешь не куда глаза глядят, а к сыну, к внучке.

— А я к внучке еду,— похвасталась она соседке. — В мою честь назвали Варварой.

Женщина не отозвалась. Может, не расслышала, а может, ничего особенного не увидела в том, что бабка едет к внучке, уложила мальчонку и принялась убаюкивать его, напевая что-то под нос.

Варвара Степановна раскинула матрас, достала из мешочка две простыни и наволочку, пахнущие мылом, постелила себе и легла не раздеваясь.