Потому что люблю

— Начнем с прихожей. — Он щелкнул выключателем, и под потолком загорелась маленькая лампочка. Загорелась ярко и весело.

— Откуда электричество? — удивился Гай. Он знал, что электростанция в городе еще не восстановлена.

— Старый трофейный аккумулятор. Иссякнет — подзарядим.

— Черт с ним! Годится!

— А теперь твоя комната.

— Ого!.. — вырвалось у летчика, когда он открыл дверь.

Сквозь распахнутое окно ветер легонько покачивал длинную, до пола, занавеску из парашютного шелка. Направо за дверью — серый топчан, в левом углу этажерка с книгами, у окна — стол. С бутылками вина, стаканами, хлебом, консервными банками, колбасой.

— Это мы готовили к новоселью, но кто знал, что будешь именинником сегодня! А ты знаешь — нельзя оставлять на завтра то, что можно съесть сегодня. За стол, хлопцы! Мы, кажется, заработали.

— Спасибо! Мой долг перед вами неоплатный…

— Рассчитаемся на том свете угольками.

Только в двенадцатом часу Пантелей вместе с механиками уехал на попутной машине в полк. Гай остался ночевать в своей квартире.

Он плохо спал и проснулся рано. Распахнул окно. Над городом висела тишина. Лишь со стороны станции доносилось приглушенное полязгивание буферов.

Виктор Гай быстро оделся и, стараясь не шуметь, сбежал вниз.

Штаб полка, учебные классы, общежития, казармы, столовая — все это располагалось примерно в трех километрах от его квартиры. Пройтись пешком по утреннему городу — разве это не удовольствие?

— Сироту видел? — ответил вопросом на его приветствие дежурный по полку. — Вчера вечером он искал тебя. Просил, если появишься, чтобы к нему зашел.

Капитан Сирота жил в комнатушке рядом с канцелярией первой эскадрильи. Виктор Гай подошел к двери, послушал — если спит, будить не станет. Но Сирота уже не спал. На стук ответил бодро, будто именно сейчас ждал кого-то.

— Вот смотри, что я сделал из тумбочки, — сказал он таким тоном, словно они давно сидели возле этой тумбочки и вместе судили-рядили, что из нее можно сделать.

Он открыл дверцу и начал выдвигать, словно ящики письменного стола, один за другим фанерные планшеты с разнокалиберными гнездами. В каждом гнезде лежали значки и знаки, ордена и медали русской армии, немецкие кресты и нагрудные знаки. Планшеты располагались густой лесенкой, и Гаю показалось, что их в тумбочке десятка три.

— Видел? Это тебе не фунт изюма. Как-нибудь расскажу, что такое фалеристика. Тут каждый знак свою историю имеет. Вот оно что. Но я тебя не за этим звал.

Он задвинул все планшеты и захлопнул тумбочку.

— Хочу тебя обрадовать.

— Чем? — Гай насторожился: неужели Пантелей с механиками натворили чего-нибудь?

— В отпуск не поедешь, — сказал он приглушенным бесстрастным голосом.

Гай сел на подоконник, закурил.

— Это почему же?

— Нельзя всем сразу. Пойдешь в третью очередь.

— Ребята не против, чтобы я шел первым.

Сирота уткнулся в бритвенный прибор и начал сосредоточенно взбивать в чашке пену.

— Я против, — сказал наконец он. — Теперь ты командир звена. Кто будет молодежь учить?

— Я же через две недели вернусь.

— Не поедешь. Точка.

— Запятая, командир. Мне положен отпуск, и я его добьюсь. Мне сестренку надо искать.

Трубка почему-то гасла, и Виктор Гай раз за разом поджигал табак.

— «Сестренку!» — Сирота швырнул в чашку кисточку, да так, что брызги пены полетели во все стороны, как от взрыва. — Думаешь, я идиот, не знаю, кого ты искать едешь?! «Сестренку…»

— Если знаешь — тем более.

— Ты дурак или прикидываешься? — Сирота тоже сел на подоконник. Напротив Гая. Помолчав, толкнул коленом его колено. — Неужели не понимаешь, что ты свяжешь себя по рукам и ногам? На кой черт тебе все это надо?

— Я ему обещал.

— Обещал. А ты знаешь, где он?.. Вот оно что.

— А если вернется? Как я в глаза ему буду смотреть?

— Если бы да кабы… Да не ковыряйся ты с этой трубкой вонючей! Уж хоть бы табак человеческий курил, а то махру!..

Виктор подошел к печке, открыл чугунную дверцу и вытряхнул на холодную решетку несгоревший табак.

— Тебе двадцать один год, — продолжал Сирота, меряя шагами из угла в угол комнату. — Ты уже старший лейтенант, командир звена. Вся грудь в наградах. Через год примешь эскадрилью. Война окончилась. Все двери открываются. Такие люди, как ты, скоро на вес золота будут.

Он остановился напротив Гая, запрятал руки глубоко в карманы галифе.

— А допустим на минуту, что слухи о Федоре Садко не просто слухи… Допустим, что он перемахнул. — И торопливо добавил: — Я не утверждаю, но допустим. Нас с тобой в этом случае еще вспомнят… Но если ты свяжешься с его женой, твоя жизнь осложнится неимоверно. Все твои перспективы полетят в тартарары!

— Это почему же?

— Не прикидывайся младенцем… Станет вопрос о выдвижении — сразу вспомнят: у него что-то там было. И все…

— Чепуха! Федор писал ей обо мне. Она ждет. Верит, что у него друзья были. Голодуха кругом. Пацан у нее.

— В таких случаях делают проще. Скинемся и пошлем почтой тысяч десять. Зачем тебе это пятно на лбу?

— На лбу можно смыть, а на душе не смоешь.

— Я не отпущу тебя — и все.

Гай снова набил трубку махоркой, пустил густой клуб дыма.

— Пойду к командиру полка. — Он встал и направился к двери.