Потому что (не) люблю

Господи, как же это было больно! До удушья и ватных от бессильной паники коленей. Перед глазами стаяли фотографии — как приветики из прошлого, на которых Данила с нашим сыном… Только в роли нашего сына был сейчас другой мальчик, идеально подобранный дублёр, почти двойник.

Может, фотошоп?

Эта мысль вспыхнула в мозгу как озарение. Ну конечно! Господи, ну как я могла повестись на этот бред? Рвётся там, где тонко. Какая-то сволочь просто знает о нашей с Данилой проблеме и поэтому давит именно на это. О чём тут вообще думать, надо звонить мужу!

Но позвонить не успела, потому что погрязла в новых, наваленных доброжелателем фоточках. И ладно бы только фоточках — среди прочей грязи были и короткие видео. На них мой муж безо всякого фотошопа и фильтров возился с мальчуганом, который называл его папой. А мой муж называл его Владькой. Владькой! Это какой-то сюрр или особо изощрённая пытка. Этого просто не может быть!

Но это было, и я словно подсматривала за незамутнённым отцовским счастьем своего мужа в замочную скважину. Из узницы своей боли на волю, куда он, здоровый плодовитый мужик выйти сумел, а я, дефектная, нет.

К вечеру, когда провожала Лизу на вокзал, уже даже она заметила, что со мной что-то не то. Трудно было не заметить зарёванных красных глаз и рассеянного внимания. Но она списала это на свой отъезд и обещала звонить мне каждый день, и я держалась в её присутствии как только могла. Но когда поезд скрылся из виду — сломалась. Сидела на краю какой-то случайной лавки и рыдала навзрыд. Вокруг царила обычная вокзальная суета, ходили люди, встречались, прощались, проживали свои горести и радости, и я потерялась в этой толпе, растворилась в её безразличии и упрямой живучести. А потом зазвонил телефон, и это был Данила. Я смотрела на мигающую зелёную кнопку на экране и не могла найти в себе силы чтобы ответить. Что я ему скажу? Что скажет мне он? Я не знала, мне просто хотелось как в детстве — спрятаться и пусть всё решится как-нибудь само.

Данила перезвонил снова. И снова. И я решилась.

— Привет! Я на вокзале, Лизу провожала, не слышала звонка.

— А что у тебя с голосом? Такое ощущение, что ты плачешь?

— Ну… — слёзы катились по щекам, щекотали горячей горечью губы, — есть немного. Говорю же, Лизу провожала.

— Марин… У тебя там точно всё нормально?

Я закусила губу.

— Да. Всё нормально. А ты где сейчас?

— Работаю, где мне ещё?

— На заводе?

— Нет, в офис заехал. Сейчас уже домой поеду. Соскучился по тебе, просто жуть!

— Так приезжай! Если прямо сейчас выедешь, к утру уже у меня будешь.

Пауза… и он рассмеялся.

— Да я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но пока не могу вырваться…

Потом он говорил что-то ещё, я что-то отвечала — на автомате, по привычке, а сама думала о другом.

Я ведь изучила те фотки вдоль и поперёк. Геометка указывала на Воронеж, дата — сегодня. При всём желании он не мог бы успеть вернуться оттуда, максимум — находился где-нибудь в пути. Но это не важно, ведь он в любом случае прямо сейчас врал мне. Что мешало ему сказать, что поехал по делам в Воронеж? Или мотается по области? Он ведь регулярно выезжает…

К горлу подступил ком — регулярно, каждый месяц именно в этих числах он уезжает с инспекцией по области… Но куда на самом деле?

— Ну давай, кис, не хандри там! Я к концу недели подъеду. Сейчас до санатория доберёшься обязательно перезвони мне, поняла?

— Конечно. Не переживай.

— Скажешь, тоже — не переживай! Я тут только о тебе и думаю! Целую, малыш! Соскучился жутко!

— И я…

А ещё на тех видео была женщина, которую мальчик называл мамой. Снято было откуда-то со стороны и из-под полы, явно скрытно, разглядеть её лица в подробностях мне не удавалось, но и этого было достаточно, чтобы понять — она примерно моя ровесница, может, чуть моложе. У неё было хорошее настроение, она смелась и подыгрывала забавам моего мужа и… его сына. Их сына. Владьки…

Не помню, как добралась до санатория. Раздирало противоречиями — от послать всё к чёрту, до немедля позвонить Даниле и потребовать объяснений. Закатить скандал, устроить побоище, разметать ошмётки нашей любви по окопам и… Но я не могла. Всё, что у меня было в этой жизни ценного — это Данила и его любовь. И я трусила лишиться этого. Не знала, как смогу без всего этого жить. Не умела.

Сидела на скамейке в парке и не понимала, что теперь.

— Я не помешаю? — раздался рядом голос.

Я глянула на мужчину в форме парковой обслуги, и, не ответив, отвернулась.

— Сегодня так звёздно, — присел он рядом. — Действительно не хочется заходить в дом. Я часто гуляю здесь ночью, хотя вообще-то приучен к режиму. В детстве у меня был очень строгий отец, нам с матерью приходилось слушаться его во всём, и режим — это ещё самое малое что…

— Идите к чёрту! — зло прорычала я. — Не ужели не видно, что вы здесь лишний?