Потому что (не) люблю

— Да, ты прав. — Признать это было непросто. Но ещё сложнее — убираться отсюда вот так, ни с чем. — Тогда, поехали?

— Поехали.

Выходя из пристройки, ещё раз обернулся на её пыльную темноту — она то ли отчаянно звала меня вернуться, то ли наоборот, насмехалась над моею беспомощностью. Паранойя, короче. Как я вообще до сих пор крышей не двинулся?

Отъехав от дома километра на полтора, остановились на холме, с которого открывался панорамный вид на расположенную в низине заброшенную деревню, вернее на то, что от неё осталось — белёсые остовы печных труб у околицы, припорошенные снежком руины дальше по единственной улице, и четыре двора разной степени дряхлости в центре. Самый живой из них — тот в котором осел этот Густав. Просто потому, что он и был единственным жилым.

— Хорошо заныкался, гад. Явно есть от чего бежать, как думаешь?

— А вот и проверим, — кивнул Тимур. — Дорога здесь одна, да и та — скорее направление, особенно на дамбе. Так что мимо точно не проскочит.

— А если пёхом рванёт?

Тимур помолчал, размышляя, пожал плечами:

— Через лес? Совсем дурак тогда, далеко, один хрен, не уйдёт. А вот заплутать — это запросто. Но наружку на всякий случай организуем. Можно даже где-нибудь здесь. Хорошее местечко, стратегическое.

Следующий раз остановились сразу за полуразрушенной дамбой. Участок пути здесь действительно был один из самых сложных и опасных: обледенелая, местами переметённая сугробами узкая дорога с колдобинами так и норовила сбросить машину под откос: хоть направо, хоть налево — одинаково кубарем, прямо в заснеженное русло иссохшей реки. Даже на моём внедорожнике приходилось ползти, чего уж там говорить про убитую «четвёрку» иностранчика, обнаруженную под навесом одного из сараев.

Здесь же, предусмотрительно скрывшись за поворотом лесной дороги, уже стояла машина перехвата с моими СБшниками. Обсудили с ними дальнейшие планы, отправили наблюдателя на холм, и рванули с Тимуром домой. Но чем дальше отъезжали, тем сильнее меня мучило ощущение, что зря я свалил. Нужно было либо остаться, либо вообще — иностранчика за жабры и…

Поделился сомнениями с Тимуром, он снова осадил меня, напомнив, что лучшая жертва — та, которая не в курсе, что на неё охотятся.

— Он и так дёргаться будет, если виноват, конечно. А если нет, то и нет. Нам сейчас нужно просто понаблюдать. Натянуть всегда успеем.

И я поддался уговорам. В полном раздрае, уже сильно затемно, добрался до дома. И вот вроде и задолбался за день, но усталость не косила, а наоборот, жгла нервы адреналином, не давая ни пожрать нормально, ни спать завалиться — только и вынуждая курить одну за другой и ходить из угла в угол, не находя себе места.

Всё-то у этого иностранчика складывалось ладненько! Даже явное женское присутствие, от которого меня в первый момент бросило в жар, оказалось примитивно обосновано — Наташа. Удобная деревенская дурочка, безмолвная и многофункциональная, но…

Продолжал измерять комнату шагами, пытался понять, что не даёт покоя. Потом, уже за полночь, задолбался и всё-таки лёг спать. И очнулся вдруг через каких-то полчаса со странным чувством, что что-то упустил. Что-то, что вот только что, привиделось в маетном полудрёме…

Сидел на кухне, глотал кофе и пытался отпустить мысли на самотёк, чтобы вывели куда надо. Снова скользил внутренним взором по провонявшим старостью комнатам, по ящикам шкафов и вещевым полкам… И замер, когда «виртуальная экскурсия» завела в уличный сортир. А там, в кармашке из пожелтевшего от времени оргстекла — бумажки понятного назначения. Тут и газетные обрывки, и страницы, выдранные из книги, и исписанные тетрадные листы. Они напиханы в кармашек небрежно, комкано, и среди этого беспредела, я вдруг «вижу» острый, аккуратный кончик многократно сложенного листка, так похожий на…

Сорвался с места, зарылся в свой портфель, вытряхивая оттуда бесконечные документы, включая и обновлённые до необходимости Маринкиной подписи бумаги на развод, ради которых и поехал вчера в Тьмутаракань. Да, я хотел найти жену. Найти, чтобы закончить наконец весь этот фарс, но сначала посмотреть ей в глаза и убедиться, что она поняла — это не она, это я ставлю точку. Спокойно, взвешенно и, главное, окончательно. Просто, потому что прекрасно живу дальше и без неё. Потому что больше не люблю её. Потому, что…

Среди вороха документов нахожу наконец то, что искал — маленькую бумажную птичку. Уже и не помню точно, кто её складывал, Маринка или Влад, скорее, даже вместе, но она была со мной все эти годы — как оберег и талисман. А позже — как память. А теперь, вот, и как… Улика?

Закрываю глаза, жмурюсь, трясу головой, пытаясь снова вызвать видение грёбанного сортира. И оно послушно приходит, но детали плывут, и становится понятно, что никакой птички там могло и не быть — просто угол сложенной бумажки. Просто усталость. Просто паранойя.

Чёрт, с этим даже Тимуру стрёмно звонить — мало того, что второй час ночи, так ещё и дёргать его из семьи, где, между прочим, правит бал трёхмесячный первенец. Птичка, блин… Курам насмех!