Потому что нельзя быть на свете красивой такой…

У меня по спине пробежали мурашки.

И тут же я подумал о другом.

– А может наоборот. Раз мы падаем уже пять минут на глубину в тридцать метров и до сих пор не упали, то можем падать и целый час, и день и неделю!

Эта простая мысль ошеломила обоих. Некоторое время падали молча. Долго. Не могу сказать сколько, но долго. Может полчаса, может дольше.

– Какого хрена ты сука выделывался, там на краю, а!? Сейчас бы все было нормально, – вдруг зло прохрипел лейтенант.

– Пошел ты в жопу, мудак! Вы же сами гнались за мной. Вы бы посадили меня в тюрьму!

– А теперь ты сдохнешь! И обиднее всего то, что я вместе с тобой…

Опять некоторое время молчали.

– Да это абсурд какой-то! Такого не может быть! – наконец я не выдержал.

– Ха! Ты не рад тому, что мы все еще живы?

– Может, мы все же померли, а? Это хоть как-то смогло бы объяснить наше положение.

Помолчали, переваривая сказанное и происходящее. Наконец лейтенант плюнул, махнул рукой и заговорил:

– Тебя как зовут-то?

– Артем. А тебя?

– Меня Степаном. Давай Артем, я наручники-то расстегну. Чего уж теперь то…

Мы расстегнулись и полетели дальше каждый сам по себе.

– Черт побери, ну это же гон! Чушь! Дичь полнейшая!

– Ха-ха-ха, – заржал Степан, – но это именно так. Я думаю, мы все равно уже покойники. Так что нужно насладиться последним возможным в этой поганой жизни – получить кайф от полета. Я мечтал о нем очень много.

Он вдруг широко развел руки в стороны и загудев, как ребенок изображающий звук летящего самолета, перевернулся головой вниз и стал падать еще быстрей, продолжая остервенело, ревя нестись вперед. Точнее в низ. Я, оставшийся позади, вернее вверху, испугался, что останусь в этой дурацкой ситуации один и закричал:

– Эй! Ты куда? Не улетай от меня. Ты для этого наручники отстегнул? Вместе давай падать.

– Догоняяяяй!

Я засуетился, замахал руками, задергал ногами, кое-как наконец-то перевернулся вниз головой. Руки, как Степан, расставлять в стороны не стал, а вытянул их вперед, будто нырял в воду. Скорость падения действительно увеличилась, так что дух у меня захватило, и я стал потихоньку нагонять Степана. Когда догнал, приблизился к нему поближе и почему-то душевным, тихим голосом, как будто нас мог кто-нибудь подслушать, сказал:

– Ну? Что ты тут устроил, бляха-муха, аттракционы. Может, не будем спешить, а? Полетим, как летели? Может, нам лететь то, всего пару минут осталось, а мы несемся, как угорелые. Внизу смерть. Давай понаслаждаемся спокойным и неторопливым полетом.

Степан резко и на удивление ловко развернулся. Меня пронесло немного ниже.

– Да какая теперь разница, Артемка. Чем быстрее – тем быстрее. Чего тянуть то!? Неизвестность только беспокоит. Покоя не дает, – но он все же перевернулся опять на спину и полетел медленнее. Я тоже принял нужную позу, и мы вновь стали падать рядом и «не торопясь».

– Степан, ты что, когда представлял себя летающим, то видел себя самолетом?

– Ну да.

– Странно. А я почему-то всегда видел себя птицей…

– Как думаешь, куда мы упадем? Может в затерянный мир или еще какое-нибудь фентези, а? Представляешь, как было бы интересно!

– Даа… романтика, блин.

– Впрочем, это и так похлеще любого фентези…

Примерно через часа или два такого неизменного падения, у нас опять сдали нервы и случилась истерика. Начал я, а затем и Степан.

– Это же, блять, с ума так можно сойти! – кричал я.

– Да что же это происходит в конце то концов! – вторил мне Степан.

– Пидарасы! Кто это делает?!

– Суки, пазорные!

Он выхватил пистолет и принялся палить из него в разные стороны.

Еще через пять минут, когда истерика прошла, Степан убрал пистолет и вдруг предложил выпить.

– Что!? Выпить!?

– Да. У меня есть немного коньячку, – он достал из заднего кармана брюк плоскую стеклянную бутылочку дешевого коньяку. Уже слегка початую.

– Конечно, давай! – глаза у меня заблестели. Я действительно очень сильно обрадовался. Само по себе, любое занятие в таком положении уже успокаивало. А уж бухание в таком необычном месте тем более. С большой осторожностью, дабы не расплескать ни одной капли, выпили. Это будто бы сблизило. Нам даже удалось поговорить о каких-то пустяках, связанных с той, еще земной жизнью, с которой оба, в который уже раз, мысленно попрощались несколько минут назад.

Вообще настрой у нас менялся постоянно и очень кардинально. От эйфории, что все уже кончилось и похуй теперь на все, и тогда мы довольно неплохо себя чувствовали – до обратного – впереди смерть, и хоть тоже в принципе теперь похуй на все, но тогда мы просто коченели от ужаса. Причем, чем дольше мы падали, тем чаще и дольше длились моменты эйфории и более короткими, и редкими становились приступы паники и страха.

Степан предложил выпить на брудершафт.