Однажды вечером Северус Снейп почувствовал резкую, с каждой секундой усиливающуюся боль в почти невидимой уже Черной Метке. Уперев локоть разрывающейся от боли левой руки в письменный стол, за которым он мирно составлял план контрольных работ на последний семестр, трясущейся правой мужчина рванул манжет - пуговицы и дорогая запонка брызгами разлетелись в разные стороны, - содрал мешающие слои ткани и наконец подставил взгляду проклятый рисунок. Еще утром еле заметный, сейчас он ясно виднелся на воспаленной, покрасневшей коже.
«Неужели опять?! Я не выдержу! Даже не буду пытаться, яд Спи-Усни еще никто не отменял...» Предприняв неимоверное усилие, он встал, вцепившись в стол, сделал несколько шагов вокруг него. Боль распространилась уже на все тело, не давая дышать, окутывая разум своим туманом, Северус с трудом держался на ногах, не чувствуя их. Мучительное ощущение нарастало, по лицу тонкими струйками тек холодный пот, темнело в глазах в преддверии потери сознания... И вдруг все кончилось: так же внезапно, как началась, боль ушла. Голова кружилась от облегчения, в легкие хлынул сладкий прохладный воздух. Дрожащий, мокрый, как мышь, профессор Зельеварения осознал себя стоящим посреди собственного кабинета и тупо, неверяще рассматривающим левую руку, на предплечье которой была только красноватая припухлость и - никаких черепов, никаких змей!
Не имея сил даже обрадоваться, с огромным напряжением волоча ноги и благодаря небо за то, что не успел поужинать, измученный Северус доплелся до спальни, упал на кровать и благополучно отключился... Шли часы, ночь давно вступила в свои права, а мужчина, почти неузнаваемый в жалкой кучке черных тряпок, сваленных на постели, крепко спал, иногда тихо постанывая и сворачиваясь во все более тугой клубок по мере того, как остывали угли в потухшем камине.
Перед рассветом в покоях декана Слизерина раздался громкий хлопок, сопровождающий появление в кабинете эльфа-домовика. Прищелкнув пальцами, тот зажег свет и, быстро оглядев комнату, начал подбирать с пола раскатившиеся пуговицы с торчащими из них обрывками ниток и клочками ткани. Увидев лежащую возле стола сверкающую запонку, он укоризненно покачал головой, шагнул, чтобы поднять ее... и вдруг затрясся, заозирался, только что собранное снова рассыпалось из его рук, длинный тонкий нос дергался, будто принюхиваясь к чему-то зловонному. Домовик заметался, не зная, куда бежать, наконец на что-то решился, кинулся в спальню. Подскочив к кровати и услышав стон, он заплакал, повторным щелчком пальцев разжег огонь и исчез, а через несколько минут вернулся, чтобы встретить выходящих из камина директрису МакГонагалл и мадам Помфри. Вцепившись обеими руками в свои огромные уши и выпучив полные слез глаза, бедный эльф раскачивался и стенал на одной ноте, что «профессор Снейп, сэр, ему совсем плохо, но Клемми не виноват, мэм, Клемми почуял злую магию и позвал на помощь».
Обследовав так и не проснувшегося Северуса, мадам Помфри констатировала тяжелую степень нервного истощения, отягощенного значительной потерей магической силы:
- Он спит, Минерва, это уже хорошо. Не развил срыв, не потерял контроль над магией... Он - молодец, наш Северус! - с материнской гордостью заявила она.
- Но что такое с ним, Поппи? - озабоченность директрисы не проходила.
- Ты видишь его руку? На ней нет никакого клейма. Я полагаю, это как-то связано с его состоянием. Давай перенесем мальчика ко мне в лазарет, чтобы я могла дать ему Укрепляющее зелье. Наверняка у него здесь есть такие, но я не рискну даже подходить к его полкам.
Почтенные дамы разделили обязанности: одна взмахом палочки наколдовала висящие в воздухе носилки и левитировала на них спящего, другая в это время трансфигурировала камин под «грузовой вариант». Затем они взялись за края носилок, шагнули в камин и исчезли со своей ношей в вихре зеленого пламени. Притихший в уголке домовик Клемми вытер нос краешком полотенца с вышитым гербом Хогвартса, служившего ему рабочей одеждой, осторожно прокрался в кабинет и облегченно засмеялся: той гадкой, липкой Темной магии там больше не было. Он быстро навел порядок, сложил кучку мелких пуговок на столе и, ободрив себя возгласом «Все будет хорошо!», покинул подземелья.