– Как насчет ответа на один вопрос? – интересуется он. – Я прошел большой загон, где тысячи овец щипали нечто выглядящее словно облако, но ведь облаком не наешься... Это ведь что-то вроде травы?
– Нечто в этом духе.
– Но это настоящие овцы снизу, так?
– Доставленное снизу ничуть не более реально, чем существующее здесь, у нас.
– Это верно, – признает Джек, и вновь, как и в первый раз, начинает оглядывать подвал: его уклончивый вид говорит о безразличии, но глаза вопят об алчности.
Я говорю:
– Мы не держим сокровища в подвале.
– Чем я выдал себя? – спрашивает Джек, повернувшись ко мне.
– Блеском в глазах.
– Я слишком маленький, чтобы ты могла увидеть такую мелочь...
– У тебя есть собака? – интересуюсь я.
– У дяди есть кошка.
– Ты ведь заставал ее шныряющей по кухне с подозрительным видом?
Джек не ответил.
– Заставал, – я киваю. – А ведь кот намного меньше для тебя, чем ты для меня. Поэтому... – я позволяю себе довольную улыбку. – Не думай, что я не вижу тебя, Джек.
Несколько мгновений он пялится на меня, а затем произносит:
– Ты разговариваешь вовсе не как принцесса.
Вновь начинает водить взглядом по подвалу, но на этот раз останавливает себя сам, и заявляет:
– Ваш замок выглядит немного... пустынным... Я думал, у короля должна быть куча слуг...
Я не комментирую эти глупости.
Это в старые времена тут грудами валялись золотые слитки и украшенные жемчужинами безделушки. Сейчас есть банки и современные системы безопасности, а настоящие ценности не унесешь в кармане, они сокрыты в информации, в длинной и сложной последовательности нулей и единичек.
Чего он ожидал?
– Еще я проходил мимо загона, – начинает он снова. – И внутри находились люди... человеческие существа...
– И что?
– Я не хотел бы выглядеть осуждающим...
– Так и не выгляди.
Я вздыхаю: дерево и кожа не болтают, когда имеешь с ними дело, люди же порой способны довести тебя до белого каления.
Мы молчим некоторое время, и я успеваю прикинуть, насколько сильно действует закон притяжения магических бобов, когда он вновь подает голос:
– А как великаны попадают вниз, в наш мир? Вам приходится лазить по стеблям? Что если бобы закончатся?
Мы опускаемся верхом на дожде, и возносимся с паром, что при жаре уходит от земли к небесам.
Судя по физиономии, он не знает, верить мне или нет.
– А если холодно... или нет достаточного количества воды для испарения?
– Тогда дело оборачивается худо, – признаю я.
Джек покачивает головой, точно собираясь вытрясти из нее кишевшие внутри вопросы.
Надеюсь, он не из тех хитромудрых типов, рядом с которыми никогда не чувствуешь себя в безопасности, поскольку они всегда и в любой ситуации видят тебя насквозь. Папа говорит, что для таких субьектов есть только два места в жизни – по твою правую руку или на острие копья.
Штука в том, что на самом деле очень немногие из великанов когда-либо спускались вниз. С нашего облака, например, только десять или пятнадцать, и я слышала, что примерно так же дело обстоит и в других местах.
Я думаю, частью из-за того, что это ужасно раздражает и злит – видеть, как мир развивается и процветает без нашего участия. Полагаю, именно под влиянием этих чувств те немногие, кто ходили вниз, наводили страх нa маленькие города, деревни и фермы, и возвращались нагруженные мясом и телевизорами с плоским экраном. Именно поэтому они оставляли вытоптанные круги на полях, над которыми люди так любят поломать голову...
Просто чтобы сказать: МЫ ЗДЕСЬ!
Я сама никогда не покидала наше облако.
Я знаю, что в жизни есть много всего помимо золотых яиц и искусства кожевенника, я знаю, что никогда не прокачусь на серфе, что не пройдусь по Большому Каньону. Как бы я ни хотела того или другого, слишком необычно и жутко думать по-новому, думать иначе.
– Ты не сможешь показать мне замок? – просит Джек. – Я не хочу быть грубым... Только нельзя осуждать меня за любопытство!
«Я не хочу быть грубым», – сказал вор.
Джек хочет узнать, что еще он может стырить, и не более того.
Но у меня уже сто лет не было гостей, и в последний раз, когда они были... ситуация, скажем так, сложилась не так, как я планировала.
Так что я говорю Джеку, что для начала я должна потереть его краем своего свитера, чтобы корпия и озон перебили человеческий запах. Меньше всего нам надо, чтобы папа ринулся вниз по ступеням с воплем «фии-фи-фо-фум!».
Этот древний боевой клич в древнем языке великанов обозначал «сражайся! разрушай! завоевывай! подчиняй!», но с веками сильно деградировал и сейчас значит нечто вроде «я весьма раздражен!».
Я смотрю вниз на Джека, который, выпрямившись, макушкой едва достает мне до вершины колена. В этот момент он тянет ко мне руки, и кажется таким беспомощным и вызывающим доверие... таким человечным.
Он нравится мне и в то же время вызывает отторжение.
Я обхватываю его ладонью, и может быть виной всему мое воображение, но мне кажется, что я ощущаю, как его сердце отчаянно колотится о кончики моих пальцев. Сжимаю немного сильнее, и его хрупкие ребра прогибаются, кости хрустнули, а мышцы кажутся мягкими, точно вода.
Кровь и плоть – та же вода.
– Ой!