«Вот чем я обладал и что я утратил теперь навсегда! — воскликнул Кмициц в душе. — Как она была близка и как далека теперь! Сидит, как чужая, и не подозревает, что я здесь».
Не раз уже Кмициц проклинал себя за свои поступки, но никогда он не чувствовал такого гнева на себя, как теперь, когда после долгой разлуки он снова увидел ее, еще прекраснее, чем всегда, прекраснее, чем он мог представить ее себе в своем воображении! Он готов был казнить себя, кричать, но, вспомнив про присутствие князя и других особ, он лишь стиснул зубы и мысленно повторял: «Поделом тебе, дурак! Поделом!»
Вдруг звуки музыки смолкли, и над ухом его раздался голос гетмана:
— Иди за мной!
Кмициц очнулся и последовал за князем, который, сойдя с возвышения, смешался с толпой. Блуждавшая на его лице ласковая, добродушная улыбка, казалось, усиливала его величие. Это был тот вельможа, который, принимая У себя королеву Марию-Людвику, поражал и затмевал французских придворных не только роскошью обстановки, но и изысканностью манер; тот, о котором с таким восторгом отзывался Жан Лабурер в своих «Путешествиях». Теперь он то и дело останавливался перед более пожилыми дамами, знатной шляхтой и полковниками, находя для каждого какое-нибудь ласковое слово, поражая своей памятью и привлекая к себе все сердца. Присутствовавшие следили глазами за каждым его движением, а он подошел к мечнику россиенскому Биллевичу и сказал:
— Благодарю тебя, старый друг, за то, что ты пожаловал ко мне. Биллевичи от Кейдан не за сто миль, а все же ты такой редкий гость!
— Отнимая от вашего сиятельства драгоценное время, я бы обидел отчизну, — ответил мечник с низким поклоном.
— А я уже хотел отомстить и навестить тебя в Биллевичах; надеюсь, что ты принял бы своего старого товарища по оружию.
Мечник, услышав это, даже вспыхнул от счастья, а князь продолжал:
— Я вот все времени не выберу свободного; но уж когда будешь выдавать замуж внучку покойного Гераклия, то на свадьбу приеду непременно, ибо я у вас обоих в долгу.
— Дай Бог, чтобы это было как можно скорее! — воскликнул мечник.
— А пока позволь представить тебе оршанского хорунжего, пана Кмицица, из тех, что в родстве с Кишко, а через них и с Радзивиллами. Ты, верно, слышал эту фамилию от Гераклия Биллевича, он их любил, как родных братьев.
— Челом вам! — произнес мечник, удивленный высоким происхождением молодого рыцаря, о котором впервые услышал из уст Радзивилла.
— Бью челом вам, пане мечник, и поручаю себя вашей дружбе, — смело и не без гордости ответил Кмициц. — Полковник Гераклий был для меня вторым отцом и благодетелем, и, хотя потом между нами произошло недоразумение, я все же не переставал любить Биллевичей, как самых близких родных.
— А особенно, — сказал князь, дружески положив руку на плечо молодого человека, — не переставал любить одну из Биллевичей, в чем мне давно сознался.
— И каждому повторю это в глаза! — горячо произнес Кмициц.
— Тише, тише, — остановил его князь. — Мосци-мечник, этот кавалер — из серы и огня, за что он уже порядком поплатился; но теперь он под моим особым покровительством, и надеюсь, что если мы вдвоем умолим нашего прелестного судью, то удостоимся милостивого снятия опалы.
— Делайте, ваше, сиятельство, все, что вам угодно, — ответил мечник. — Несчастная панна должна теперь воскликнуть, как некая жрица перед Александром Македонским: «Кто устоит перед тобою!»
— А мы, как сей македонянин, удовлетворимся этим, — ответил со смехом князь. — Ну веди же нас к своей родственнице, я буду очень рад ее видеть.
— Готов к услугам вашего сиятельства. Она сидит с пани Войниллович, нашей родственницей. Простите, ради бога, если она смутится, ибо я не успел ее предупредить.
Предчувствие мечника оправдалось. К счастью, Ол
А князь, мечник и Кмициц, окончив разговор, направились к ней. Девушка опустила ресницы и подняла руки, как птица поднимает крылья, когда хочет спрятать между них голову. Она чувствовала, что они приближаются, и заранее знала, что они подойдут к ней. Когда они остановились, она, не поднимая глаз, вдруг встала и низко поклонилась князю.