Она повернулась, чтобы кинуть взгляд на уступы, на тёмную махину дома, потом огляделась вокруг, словно открывая и оценивая всё это впервые.
— А мне, пожалуй, нет, — сказала она.
И задумалась.
— Я хочу сказать, — продолжала она, — что здесь ведь нет жизни. Разве город и так не умирает? Разве не чувствуешь, что место это может быть где угодно? О нет, я не хочу сказать, что тут не хватает кучи негритят, которые возятся у дверей своей хижины. Да я, право, и не знаю, что хочу сказать.
Помолчав, она добавила:
— Быть может, этому городу всегда было здесь не место. И вообще ему нигде не место. Быть может, он просто выдумка первого Фидлера, который сюда пришёл.
Бред зашевелился в потёмках.
— Полковник Октавиус Фидлер, — сказал он тоном докладчика, — из Виргинии, член Революционной комиссии, к сожалению, орудовал в ней только по части милиции, прибыл сюда через Кентукки, по дороге захватывая участки. Последний захватил здесь, построил дом и стал теннессийским аристократом. Портрет — подлинник, написанный маслом, — слева от входа.
— Мой брат, — объяснила женщина, — гордится тем, что он не аристократ. Боится, чтобы кто-нибудь не принял его за аристократа.
— Мои предки из поколения в поколение были пропойцами, жили в болотах, совращали женщин племени чокто и выделывали ондатровые шкуры, — подтвердил Бред. Он обернулся к ней. — И твои тоже, сестрица.
— Да, наверное, — сказала она, — но ты мог бы выразить это поэлегантнее.
— Я хочу, чтобы мистер Джонс знал правду. Не желаю, чтобы он думал, будто я выдаю себя не за того, кто я есть. Вернее, не хочу, чтобы он думал, будто я нахожусь в этом доме по какому-то праву. — И он выпил глоток коньяка.
Женщина поглядела на дом.
— Нет, — сказала она, — я не огорчаюсь, что его не будет. Дома. Только вот разве из-за мамы Фидлер. Это её добьёт, если надо будет уехать. Я бы предпочла, чтобы она спокойно умерла здесь.
Она обернулась к Яше Джонсу:
— Понимаете, тут вроде гонок.
— Что?
— Гонок между потопом — тем, что он её убьёт, — и тем, что она умрёт своей смертью. Может, она скоро умрёт сама. Гонки между двумя смертями.
Яша Джонс краешком глаза увидел, что в верхнем этаже дома зажёгся свет. Он повернул голову, и она заметила это движение.
— Да, — сказала она, поднимаясь, — там её комната. Бедная старушка, она ночью встаёт и смотрит, нет ли… — Она запнулась. — И бродит по комнатам. Извините, — сказала она и торопливо пошла по дорожке к дому.
Яша Джонс посмотрел ей вслед.
— Просто надрывается, ухаживая за старухой, — сказал Бред. — С неё нельзя спускать глаз.
Яша Джонс проследил за тем, как она растворилась в тёмном пролёте двери.
— Мистер Джонс, скажите Бреду, чтобы он привёз вас ко мне, — сказал Котсхилл. — Хочу ещё разок похвастать своим домом, прежде чем его затопят. У меня там есть интересная штука, хоть и не Бог весть что. Два искусственных пруда величиной с небольшую ферму, насосы, которые качают в них воду из реки, а потом её откачивают; я развожу там рыбу — коньков. Каждый год выкачиваю один из прудов и отправляю коньков в Чикаго, где делают gefilte fish[18]. Надо видеть, как миллион негров в болотных сапогах собирают коньков, будто это арбузы, а вереница автохолодильников тянется на целую милю в ожидании погрузки. Вот это зрелище! Но к чему я веду. Осенью на этих прудах у меня отличная охота на уток, не хуже, чем на рисовых полях Арканзаса. И на неё собирается большая компания. Каждую осень я приглашаю знакомый народ со всей округи. До восхода солнца выпьешь для бодрости и слегка закусишь, а потом нас отвозят на лодках в укрытие. Когда возвращаемся, закатываем пир — за длинный стол садятся человек шестьдесят — шестьдесят пять, а цветные обносят нас едой и выпивкой. Но утки, утки! Видели бы вы, как они летят высоко над лесом, а потом наискось ныряют в пруд. Рассветает, а они всё летят и летят.
Он помолчал. Потом продолжал уже тише:
— Осенью поохотимся напоследок. До того, как затопят. Хорошо бы и вам приехать, мистер Джонс. Вы стреляете уток, мистер Джонс?
Помолчав секунду, Яша Джонс медленно произнёс:
— Стрелял. Давно, до войны. Пожалуй, больше этим не занимаюсь. Но спасибо. — И он улыбнулся. — Благодарю за приглашение.
Котсхилл встал.
— Что-то я тут у вас разболтался. — Он протянул руку.
Распрощался он как-то очень коротко.
Когда он ушёл, Бред спросил у гостя:
— Хотите спать?
Но Яша Джонс смотрел на тёмный дом.
— Мне, пожалуй, надо предупредить вашу сестру, прежде чем я приму её любезное приглашение, что я чемпион бессонницы. Обычно мне удаётся не выходить из своей комнаты при помощи чтения, но не всегда. Надеюсь, ступеньки тут не скрипят.
— Скрипят, — сказал Бред. — Все проклятые ступеньки до единой. Когда во мне заиграла кровь, отец меня не раз лупил из-за этих скрипучих ступенек. Ловил, когда я пробирался из дому. — И, заметив удивлённый взгляд Яши Джонса, пояснил: — Я ведь тут провёл детство. Хоть и не зовусь Фидлером.
Он помолчал, явно тешась недоумением собеседника.