Потоп

В хате стало тихо, только сверчки завели свою привычную песенку, мыши скреблись в рухляди, сваленной в кладовой по соседству, да больной то и дело просыпался и, видно, бредил в жару.

– Государь, прости!.. – долетали до слуха Сороки отрывистые слова. – Они изменники!.. Я открою все их тайны… Речь Посполитая – красное сукно… Ладно, князь, ты у меня в руках! Держи его!.. Государь, туда, там измена!..

Сорока приподнимался на топчане и слушал; но больной, крикнув раз, другой, засыпал, а потом снова пробуждался и звал:

– Оленька! Оленька! Не гневайся!

Только к полуночи он совсем успокоился и крепко уснул. Сорока тоже задремал, но вскоре его разбудил тихий стук в дверь.

Чуткий солдат тотчас открыл глаза, вскочил и вышел из хаты.

– Что там?

– Пан вахмистр, смолокур бежал!

– Ах, черт побери! Он тотчас приведет сюда разбойников. Кто его стерег?

– Белоус.

– Я пошел с ним наших лошадей напоить, – стал оправдываться Белоус, – велел ему ведро тянуть, а сам держал лошадей…

– Что ж, он в колодец прыгнул?

– Нет, пан вахмистр, он между бревнами кинулся, – их пропасть навалено у колодца, – да в ямы, что остались после корчевки. Бросил я лошадей, думаю, хоть и разбегутся они, мы тут других найдем, а сам кинулся за ним, да застрял в первой же яме. Ночь, темно, он, дьявол, место знает, вот и убежал… Чтоб его чума взяла!

– Наведет он нам сюда этих чертей, наведет, чтоб его громом убило! – Вахмистр оборвал речь, а через минуту сказал: – Не придется нам ложиться, надо хату до утра стеречь: вот-вот набежит ватага.

И, желая подать другим пример, уселся с мушкетом в руке на пороге хаты; солдаты, устроившись подле него, то беседовали вполголоса, то тихонько мурлыкали песенку, то прислушивались, не раздастся ли в лесном шуме топот копыт и фырканье приближающихся лошадей.

Ночь была светлая, лунная, и лес шумел. Жизнь кипела в его недрах. Это была пора течки у оленей, и в чаще раздавался грозный рык рогачей. Отголоски его, короткие, хриплые, полные ярости и гнева, слышались кругом, во всех частях леса, и в глубине его, и поближе, порою совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов от хаты.

– Они, как придут, тоже станут реветь, чтобы обмануть нас, – сказал Белоус.

– Э, нынче ночью они не придут. Покуда парень до них дойдет, ободняет! – возразил другой солдат.

– Днем, пан вахмистр, надо бы хату обшарить да стены подрыть, – коли тут разбойники живут, у них и клады должны быть.

– Нет клада дороже, чем вон там, на конюшне, – показал Сорока рукой на сарай.

– А не взять ли?

– Э, дураки! Ведь отсюда выхода нет, кругом одна трясина.

– А ведь сюда же мы добрались.

– Бог привел. Живая душа не пройдет сюда и не выйдет, коль дороги не знает.

– День встанет, найдем дорогу.

– Не найдем. Они тут нарочно напетляли, следы-то обманные. Не надо было парня упускать.

– До большой дороги тут день пути, – сказал Белоус, – вон в ту сторону идти надо! – Он показал на восточную часть леса. – Будем ехать, покуда не выедем, – вот и вся недолга!

– Ты думаешь, выедешь на большую дорогу, так уже пан? Да лучше тут пуля от разбойника, чем там петля.

– Это как же так, отец? – спросил Белоус.

– Да ведь нас там уже, наверно, ищут.

– Кто, отец?

– Князь.

Сорока умолк, а с ним умолкли в страхе и остальные.

– Ох! – вздохнул наконец Белоус. – Тут худо, и там худо: куда ни кинь, везде клин!

– Загнали нас, как волков в тенета: тут разбойники, а там князь! – сказал другой солдат.

– Чтоб его гром убил! – воскликнул Белоус. – По мне, уж лучше иметь дело с разбойником, нежели с колдуном! Знается этот князь с дьяволом, знается! Завратынский с медведем схватывался, а он вырвал у него саблю, как у мальчишки. Чары на него напустил, как пить дать. А как кинулся потом на Витковского, так на моих глазах вырос с сосну. Не будь этого, я бы живым его не выпустил.

– Все равно дурень ты, что не напал на него.

– А что было делать, пан вахмистр? Подумал я: конь под ним самый лучший, стало быть, захочет он – так ускачет, а напрет на меня – так я не отобьюсь, потому с колдуном человеку не совладать. Он с глаз твоих сгинет иль взовьется столбом пыли.

– Это правда, – заметил Сорока. – Я как стрелял в него, так его будто туманом накрыло, ну я и промахнулся! Верхом всяк может промахнуться, потому конь под тобой не стоит, но чтоб пешему дать промах, такого со мной вот уж десять лет не бывало.

– Да что толковать! – сказал Белоус. – Давайте лучше сочтем: Любенец, Витковский, Завратынский, наш полковник – и всех он один безоружный свалил, а ведь каждый из них не раз выходил против четверых. Без помощи дьявола ему бы такого не сделать.

– Предадим себя Господу, а то ведь дьявол и сюда дорогу князю покажет, коли тот знается с ним.

– Да у князя и без того руки долги, вон он пан какой…

– Тише! – сказал вдруг Сорока. – Что-то в листьях шелестит.

Солдаты умолкли и насторожились. Неподалеку и впрямь послышался тяжелый топот, под копытами явственно зашуршала опавшая листва.

– Коней слыхать, – шепнул Сорока.

Но топот стал удаляться, и вскоре раздался грозный и хриплый рев оленя.

– Это олени! Рогач ланей зовет или другого пугает.