Потревоженный демон

— А это наш спонсор и меценат Эмилий Иванович, — объявила Ирина Антоновна. — Добрая душа, старинный друг иностранного отдела. А это мы! Спикеры! — Она сделала округлый жест рукой. — Папа Карло — Саша Немет. Это Мариночка — Пиноккио. Карабас-Барабас — Миша Савченко. Черепаха Тортила — Зоя Павловна. Мальвина — Валерочка Костик. — Девушка в голубом паричке улыбнулась, и Эмилий Иванович с удовольствием задержал на ней взгляд. — Пьеро — Славик. А это наши технари — художник по свету Кирюша из Молодежного театра и фотокор Костя. — Осветитель Кирюша, бледный худой парень незначительного росточка, помахал Эмилию ручкой; Костя с камерой на груди важно кивнул — был он толст, серьезен, даже слегка насуплен. Клички у них были, как открыл на ушко Эмилию Ивановичу Карабас-Барабас, соответственно Кирюша, — Свет очей и Фото-Мэтр, или Тонкий и Толстый. Кирюша уже деловито прикидывал, куда воткнуть шнуры от софитов и стробоскопа.

— Здрасте, Эмилий Иванович! — посыпалось со всех сторон.

— Добрый вечер, Эмилий Иванович!

— Спасибо вам огромное, Эмилий Иванович!

— Ой, как тут таинственно! А что там?

— А вам тут не страшно, Эмилий Иванович?

— А тут есть привидения?

— Археологи говорят, тут подземный ход до Ильинской церкви! Правда?

— Ой, компьютер! В этих стенах! С ума сойти!

— А почему у вас на постере кошка и «Мона Лиза»?

— Поступайте к нам в почетные спикеры!

— Кто за почетного спикера Эмилия Ивановича?

— Ура! Единогласно!

— Папа Карло нарисует вам диплом!

— Ой, собачка! Это ваша? Как ее зовут?

Испуганную Тяпу потащили из-под стола, и она залилась визгливым лаем. Эмилий Иванович тоже растерялся, не привык он быть в центре внимания, не умел в компании. Но растерялся по-хорошему, даже покраснел. От растерянности он попытался пересчитать гостей, но после двенадцатого сбился. Потом попытался отвечать на вопросы, но безуспешно, так как вопросы сыпались градом и ответов никто не ждал. Тяпа лаяла, переходя из рук в руки, и облизывала новым знакомым щеки.

В итоге народ разбрелся по канцелярии, скрипел и хлопал дверьми, щелкал туда-сюда выключателями, стаскивал с полки фолианты, поднимая тучи пыли, всюду совал нос, пихался, прятался за углами и выскакивал с дурным «бу», вызывая визг девочек. К изумлению Эмилия Ивановича, взрослые люди вели себя как школьники, которых он вспоминал с содроганием. Он умоляюще посмотрел на Иришу, и она закричала:

— Начинаем! У нас всего два часа. Сцена первая. Папа Карло, очаг и бревно. Поехали!

— Эмилий Иванович, у тебя случайно нет холодильника? — Карабас-Барабас отвел хозяина канцелярии в сторону.

— Холодильника? — обалдел Эмилий Иванович. — Зачем?

Карабас-Барабас кашлянул и пошевелил пальцами:

— Бухло поставить. В библиотеке, сам понимаешь, дыхнуть нельзя, а у тебя здесь спокойненько. Да ты не парься, всего бутылек красненького, восстановиться после репетиции. И закушать. Только Ирише пока ни слова, а то визгу не оберешься, она у нас женщина нервная.

Эмилий Иванович кивнул и повел артиста к крошечному холодильнику в кофейной подсобке.

— Папа Карло! Бревно! На сцену! — кричала Ирина Антоновна. — Время!

— Где моя шляпа? Кто помнит, я был в шляпе? Кто спер шляпу?

— Саш, ты оставил ее в библиотеке!

— Папа Карло, давай без шляпы. Тихо!

— Все заткнулись! Шат ап![2]Поехали. Тишина!

Вспыхнул ослепительный свет, Эмилий Иванович, скромно притулившийся сбоку, вздрогнул и закрыл глаза. Ему было непривычно радостно и немного тревожно: а вдруг директор музея вздумает прогуляться в канцелярию, так, на всякий случай? И застанет вид на Мадрид? Но тут же он подумал, что рабочий день закончен, директор давно ушел, и единственный комплект ключей — у него. Запремся изнутри и никого не впустим. А завтра можно соврать, что забыл выключить свет. Вряд ли толстый Алексей Трофимович полезет заглядывать в окна. Эмилий Иванович подивился легкости, с которой придумал, что соврать. Творческое начало заразительно, не иначе.

— Бревно, на сцену! Эмилий Иванович, можно мы очаг на стенку скотчем? Мы его потом осторожненько снимем!

— Папа Карло!

— Бревно! Марина! Спрячь локти, выпирают!

— Тихо! Начинаем!

— Тяпа, тихо!

— Начали!

На сцене на табурете сидит папа Карло, печально смотрит на очаг. В углу — бревно, здоровенная кочерыжка с сучками.

Щелканье блица — Костя Фото-Мэтр на корточках ищет удачный ракурс. Снимки для истории. Эмилий Иванович снова вздрогнул и зажмурился.

— Poor me, poor me![3] — причитает папа Карло, раскачиваясь из стороны в сторону. — Один, совсем один! Ни жены, ни деток! Вот заболею, так и стакан… гм… некому подать! В смысле, воды. А был бы у меня сынок… — Он замолкает и прислушивается. Слышен явственный писк. — Кто здесь? Мыши?!

Писк повторяется. Папа Карло вскакивает, озирается, с опаской заглядывает в шкаф. Там пусто. Под стол — там тоже пусто.

— Хи-хи-хи! — слышится явственно.

Папа Карло испуганно шарахается, цепляется за ножку стола и во весь свой великолепный рост растягивается на полу. Сверху, визжа, падает бревно. Хохот. Один из софитов гаснет. Кирюша — Свет очей бросается к шнурам.