Потрошители морей

Однако, как потом к счастью оказалось, рано начал я себя отпевать и сиротить родню по ту и эту сторону Анианского пролива. Вдруг, вся эта рыбацкая артель только что желавшая моей погибели, отринула от меня и устремилась к ближним валунам на непонятные звуки, то ли сиротских песен, то ли пыточных стонов. И не успел я чутким ухом определиться с песнопениями, как из-за каменьев показалась с виду радостная толпа, куда как более двух дюжин особей. С виду как люди, все о двух ногах, разодеты в какие-то рубахи с клиньями до полу спереди и сзади. Поголовно без торбасов, но и не босиком, а на головах кожаные обручи с птичьим пером. Ясно, что человечья порода, но не понятно с какой целью. Только смотрю, наши самоеды ответно руками машут и чуть ли не пляшут от радости. А уж когда встретились, то и по загривкам друг дружку прихлопывают, и за руки хватают, и в глаза заглядывают, а главное, все они лопочут непонятное. Друг друга понимают, а я лишь отдельные слова разбираю. Доходить своим умом начинаю, что это старые знакомцы, примерно как москаль с хохлом. Хотя у здешних товарищей отличий друг от друга больше. Нет, что цветом кожи, что волосом, так почти что в масть, но лицом пришлый гость будет потоньше и с крайней свирепостью во взгляде, так как глаз прорезан пошире, чем у инуита. Чуть ли не наше око, что по ту сторону Анианского пролива вызревает. По одежде тоже почти одинаковые, такая же животная кожа, только что покроем разная. У пришлых рубахи с накидками по плечам, а штаны заподлицо с сапогами, видать, что совсем без здешних кухлянок обходятся. Либо горячий народ, либо в их землях солнца больше. Я в такие изумительные рассуждения сам с собой пустился, что и о беде, сгустившейся над собственной головой, позабыл. А эта вся толпа меж тем меня окружила и такой буйный разговор затеяла, что я едва с шеста не слетел. Руками машут, друг в друга чуть ли не плюются, а по отдельным понятным словам и до меня дошло, что интересуются пленником и судьбу мою меж собой делят. Расспрашивали пришлые местных палачей долго, а потом все вместе гоготать принялись. И вот тут до меня дошло, что и те и эти возликовали по случаю предстоящего заклания свежего человека в честь ихнего идола Седны. Самоеды рады, что не поспешили с утоплением, а гости пришли в ликование, потому как не опоздали к такому празднику. И я начал готовиться принять свой смертный час с достоинством и без соплежуйства!

Однако мракобесы не спешили с жертвоприношением. А самый старый ихний бабай начал даже заупокойную молитву возносить, видимо стараясь каким-то боком примазаться к смертному обряду. Я же так исстрадался душой и телом, что уже не сопротивлялся, а лишь славил всю эту ораву последним словами, что приходили на ум, даже когда развязали и на ноги поставили. И лишь тогда опамятовался, когда подошедший вплотную свояк, так как я далее собственной руки не слышал, сказал мне утешительно и даже ласково:

— Не печалься, Афоня, до времени. Будешь пока что жить. Нам Вихо, — и он указал на чужого предводителя, — рассказал, что они без вреда для себя варят рыбу и даже оленя. А раз ты не соврал, то Седна сегодня тебя видеть не хочет.

И я сел, где стоял, а потом надолго ушёл в себя, без внимания к людской суете возле берега реки, готовой было принять в своё лоно ни в чём не повинного человека. В очередной раз злой рок выкинул такой непотребный крендель, что дальнейшая жизнь представлялась мне уже не в тягость, хотя особой весёлости и не сулила.

А между тем, как я понял, хозяева и их гости начали готовиться к совместному застолью. Самоеды живую рыбу потрошили и раскладывали на камнях, а дорогие гости на костерке того же лосося поджаривали. Вскорости началось взаимное угощение, но ели, однако, каждый свой припас, то есть, кто к чему приучен. Самоеды, значит, сырую лососину уплетали, а пришельцы поджаренную. Но это не мешало взаимному общению на доступном для ихних ушей языке. Пригласили к общему столу и меня. Я не стал артачиться, вспоминая старое, и подсел к жареной рыбе, так как за время житья у самоедов так и не привык к сыроедению. Не принимал организм живого продукта, хоть убей, как и квашеного, от которого едкий дух шёл стеной и по первости сшибал с ног за версту от погреба. А народы промеж себя степенные разговоры ведут и даже руками не так шибко гнус отгоняют, видать, поднажрались лососём от пуза. Я под сурдинку к Унитке подсел и стал словесные петли вить, чтоб родственничка поймать на правдивом ответе. И вскорости поведал он мне, как на духу, всё, что знал сам о дорогих гостях и их обычаях. На удивление оказалось, что этот пришлый народ индейцы атабаски из самой Америки. Люд незлобивый и по жизни кочевой. Сплавляются в Тёплое море из своих краёв по реке Юкон на мореходных лодках каноэ. А уже от устья реки до берега Аляски идут как на вёслах, так и под парусом, благо путь не слишком дальний. Здесь же заготавливают лосося на нересте бок о бок вместе с инуитами.

— И вы прямо на глазах допускаете потраву? — не вытерпел я. — И не жалко рыбой делиться?