Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы

Во время пребывания Молотова в Вашингтоне не только официальные лица Государственного департамента, но и сам президент Трумэн в короткой беседе, состоявшейся 23 апреля, постарались уговорить его пойти на уступки в вопросе о Польше. Но все было напрасно. Все его ответы были схожи с тем, что он дал однажды госсекретарю Стеттиниусу на вопрос, каким дипломатическим языком наилучшим образом выразить их намерения о сотрудничестве в официальном обращении к мировому сообществу, что «мы работаем в тесном сотрудничестве для достижения важной задачи — создания международной организации». Невозмутимый министр иностранных дел Молотов ответил, что мы могли бы «заявить миру о нашем сотрудничестве», если бы мы «достигли соглашения по польскому вопросу», но это невозможно сделать «без консультаций с Варшавой».

Ни одно из последующих обращений Черчилля и Трумэна не поколебали позиции Сталина. В своем ответе от 24 апреля, после того как он получил отчет Молотова о его беседе с президентом, Сталин утверждал, что американское и британское правительства поставили Советский Союз в труднейшее положение, пытаясь навязать свое мнение. Он оставил без внимания последнее обращение Черчилля (28 апреля) незадолго до капитуляции Германии: «Нас ожидает мало хорошего в будущем, в котором вы и страны, которые находятся под вашей властью, плюс коммунистические партии во многих других государствах представляют одну сторону мира, а те, кто примыкает к англоязычным странам, и их союзники доминионы занимают другую сторону. Совершенно очевидно, что их противостояние разорвет мир на части и что все мы, ведущие деятели на той и другой стороне, приложившие к этому руку, будем посрамлены перед лицом истории».

С каждым днем становилось все яснее, что советское руководство не собирается отправлять правительство Варшавы в отставку и что оно уже не может уйти из-под влияния Москвы. Несмотря на несогласие американцев и британцев, советское правительство подписало Договор о взаимопомощи с непризнанным польским правительством. Молотов, находясь в Сан-Франциско, обосновал эти действия тем, что правительство в Варшаве было единственным в Польше, с которым Советский Союз мог иметь дело, чтобы обеспечить порядок в стране, пока Красная армия продолжает наступление на Германию.

Таким образом, без всяких консультаций с западными союзниками советское Главнокомандование передало правительству в Варшаве контроль над всей территорией до реки Ныса-Лужицка, включая районы, которые должны были войти в будущую советскую зону оккупации. Когда западные союзники выразили сомнение в законности подобных действий, советская сторона заявила, что это не противоречит заключенным с американским и британским правительствами договоренностям о зонах оккупации в Германии. Так как «ни в вышеупомянутых соглашениях, ни в решениях Крымской конференции не затрагивался вопрос об административных органах на оккупированной территории Германии». Это утверждение, формально верное, противоречило духу доверия, присущему принятым соглашениям. Во время их обсуждения советская сторона никогда не подвергала сомнению их основополагающий принцип, что три державы-победительницы могут передавать контроль на любой частью их зон оккупации только с общего согласия.

Советское правительство также уверяло, что этот шаг не повлияет на будущие польские границы. Лицемерие подобного утверждения проявилось сразу же. Премьер-министр Временного правительства, выступив по радио 31 марта, заявил: «Кроме Гданьска [немецкий Данциг] нам вернули Мазурию, Нижнюю и Верхнюю Силезию; и недалек тот час, когда польские границы пройдут по Одре и Нысе и Балтийскому побережью». Польские газеты вышли с крупными заголовками, такими как «Вся Силезия объединяется с Польшей!». Действительно, эти области, как и Восточная Пруссия (за исключением той ее части, что была присоединена к Советскому Союзу), отошли к Польше.

Однако американское и британское правительства предпочли сделать вид, что все идет по намеченному плану. На следующий день после капитуляции Германии 8 мая Джордж Кеннан, исполнявший обязанности посла Соединенных Штатов в Москве в отсутствие Гарримана, передал, как ему было поручено, меморандум в советское Министерство иностранных дел. В нем содержалось напоминание о советских заверениях, что передача польской гражданской администрации территорий, которые были немецкими до 1939 г., не имеет никакого отношения к вопросу о границах. В нем говорилось, что американское правительство поддерживает советское заявление и полагает, что спорные немецкие территории останутся под оккупацией советских войск. Их администрацию должны были представлять местные польские чиновники, которые не подчинялись варшавскому правительству. При передаче меморандума Кеннан напомнил советским дипломатам, что американское правительство было против любого изменения статуса немецкой территории без предварительного согласования со странами членами ООН.