Поцеловать небеса. Книга 1

– А на меня седня спрос! Я че виновата? А Генка вообще уехал до утра. Гуляем, девочки!

Почему уехал Генка, и почему напилась Ленка? Но это глупое совпадение решило многое в тот вечер.

Внезапно, к нашему «козьему стаду» подъехали две черные иномарки. Ленка направилась к ним вертлявой походкой и принялась выцеживать из ребят желания и обещания. И когда я увидела, что за Ленкиной спиной стоит оператор с камерой из местного телеканала, было несколько поздно говорить ей об этом.

Окружили нас моментально. Их было пятеро. Мальчики из шестого отдела по борьбе с организованной преступностью. Я спрятала лицо в воротник шубы, так же поступили и остальные. Нас усадили в Генкину машину, и конвоировали вместе с неповинным водителем на территорию, закрытую от посторонних глаз. В один из РОВД города Р.

Там и тогда я узнала что такое «обезьянник» и вволю погрелась в лучах собственной славы. Нас снимали две кинокамеры из разных телеканалов, задавали вопросы, на которые никто не отвечал. Я, как самая высокая и пушистая, прикрывала девочек своей белой меховой спиной. Вот такой снимок и попал на обложки местных газет: моя спина за решеткой и несколько согнутых силуэтов подальше в темноте. Эта шубка стала самой «популярной» моделью того сезона: маленький городок, охочий до событий и сплетен, искал свою жертву в каждой белой шубке, а бедные женщины, обладательницы таковых, отныне стыдливо опускали глаза.

После качественной видеосъемки нас отправили по очереди на допрос, в кабинет к майору. И там, прямо на входе, нас вновь ловил оператор с камерой, многие из нас не успевали спрятать лицо и «засветились» навечно в архивах ТВ. Засветилась и я.

– Почему Вы занимаетесь проституцией?

Не знаю почему, но мне не было стыдно ни тогда, ни сейчас и не будет стыдно завтра. Я испытывала острую душевную боль от этой дикой несправедливости! За три несчастных недели я успела так погореть, как не каждая из девчонок за многие годы! Как я теперь появлюсь перед госпожой П.? Она точно смотрит новостные программы, где мои лицо и спина «отработаны» по полной программе. У меня теперь вообще нет будущего, никакого, даже здесь у Генки. Я ненавижу его, его девочек, их законы! Он просто подставил нас, а сам скрылся, как будто его никогда и не было!

Я думала, что скажут мне завтра соседи, как оценят мои подвиги близкие люди и просто знакомые? Как я теперь появлюсь в школе, на родительском собрании, если мое лицо не просто узнаваемо, а теперь уже и знаменито???

Подать на ТВ-канал в суд? А какие у меня права? Для них я – ничто…

– Так, почему Вы занимаетесь проституцией?

Этот вопрос задавали мне, здесь не было ошибки. И меня прорвало. Я всегда была не из молчаливых.

– Денег нет. Кто будет кормить мою дочь? Неужели вы? – я зло блеснула абсолютно трезвыми глазами.

– Но все кормят детей другими способами…

– У меня нет прописки, жилья, возможностей и высоких покровителей! Вы бы хотели, чтобы я повесилась? Не дождетесь! Уберите свой объектив! Мне еще жить здесь! – я стукнула ладонью по камере, оператор немного отодвинулся, но продолжил съемку. Видимо, я была сюжетна.

– Уберите камеру, – медленно сказал симпатичный майор, и мне захотелось поцеловать ему ноги, совсем как тогда бандитам в сауне, – Будешь курить?

– Буду, – ответила я благодарно.

Оператор вышел и мы закончили допрос без свидетелей.

– Сколько лет?

– Тридцать.

– Сколько? – поперхнулся майор.

– Тридцать!

– И тебе не стыдно перед дочерью?

– Не дай вам Бог, товарищ майор, почувствовать однажды то же самое… Она хочет есть, она хочет жить. Мы выберемся. Я знаю. Это все временно…

– Проводите, – крикнул он кому-то за дверью, – Давайте следующую.

Меня вывели из кабинета под аккомпанемент печального взгляда майора и повели прямо в камеру, КПЗ проще говоря. Вели под конвоем, словно я сейчас убегу, вдоль темных стен, вниз на два этажа и сразу налево в ту сторону, где особенно сильно пахло туалетом. Там, на уровне подземелья, коридор был особо мрачен, выкрашен темно-синей краской, а вдоль стены тянулись унылые железные двери с глазками.

Я хотела лишь одного, чтобы подсадили к своим, к Сашке, Ленке, Людке. Нас собрали сегодня со всего города, а девочки с разных точек всегда недолюбливали друг друга.

Дверь распахнулась, совсем как в кино, после жуткого лязга ключом по железу. Я сразу увидела: темно-зеленые стены, две скамьи вдоль стен, сплошь усаженные девочками, вдали предусмотрительно виднелось одно место и для меня. Стены были оштукатурены, как сейчас принято говорить – «фактурно», они были щербатыми на вид и острыми на ощупь. Местный дизайнер был не очень разборчив в средствах.