Девочки встретили меня очень тепло, они вообще не унывали здесь и вовсю дымили сигаретками. Здесь были и наши, и чужие, но общая беда сдерживала амбиции со всех сторон. Молоденькая Сашка приютилась в углу, она вообще оказалась здесь случайно. Именно сегодня она пришла на «точку», чтобы стрельнуть у меня сигарет или денег. Сашка восседала в домашнем халатике, тапочках, одетых на высокие гетры и осеннем пальтишке, которое накинула, чтобы просто перебежать через дорогу, от сестры.
– Ну что? Сходила за хлебушком? – доброжелательно спросила я.
Мне было жаль Сашку, она только начинала жить. Девки одобряюще заржали, а Саша горько ухмыльнулась в ответ. Она была даже без макияжа. Передо мной на скамейке сидела обыкновенная молодая мама годовалой доченьки, которую по грубой ошибке зачем-то привезли сюда. Я присела рядом с ней, обняла ее за плечи, а она, словно ждала именно этого, заплакала в мой белый воротник горючими слезами.
– Теперь сестра отберет у меня дочь! И точно выгонит меня!
– Саша, все обойдется. Перестань.
А она все плакала и плакала, бередя мою, и без того несчастную, душу.
Девочки скучали, много курили и балагурили, когда, вдруг, одна из них предложила:
– А надуем презервативы? Менты придут, а здесь шарики, фонарики!
Идея понравилась всем! Через десять минут весь арсенал резинок был использован не по прямому назначению, и по камере плавно полетели, закружились одноцветные грустные шарики, тонкие и призрачные, как моя надежда.
Надо сказать, что в камере было почти темно, горела лишь одна лампочка, сороковатка, на площадь в десять квадратных метров. Было и душно, ведь нас усадили в количестве – десять, и каждая курила за двоих. Сидеть нам определили до девяти утра. С такой простой арифметикой я быстро сообразила, что курева хватит ненадолго, и решила «стрелять» сигареты у всех приходящих стражей порядка. А они и начали приходить, потому что шарики лопались громко и задорно! Но в сигаретах нам сразу было отказано. Из-за презервативов. Меняться на деньги милиция тоже не хотела… В итоге, нам пообещали вообще выключить свет, если мы не заткнемся. И мы, соответственно, притихли.
Никто не уснул до рассвета. Веселое отчаяние сменилось сначала неуместным гневом, а затем тихой обреченной печалью. Каждая из девочек, не вдруг, вспомнила о ком-то или о чем-то, оставленном там, в нормальной жизни, в стенах собственного или чужого дома.
Первое движение за дверями камеры раздалось в семь утра. Милиционер, медленно прогуливаясь по коридору, с изощренным чувством юмора весело покрикивал:
– Чай! Кофе! Кому чай, кофе?
– Вот скотина! – незамедлила себя ждать наша реакция.
Мы давно не ели, не спали, не пили, и эта издевка особенно больно ударила по нашим вздернутым нервам.
Начиная с восьми утра, нас медленно, по одному стали выводить из камеры, и те, кто ушли, назад уже не возвращались. Это была обычная проформа, повторный допрос и подпись под протоколом об уплате положенного штрафа. Дошла очередь и до меня. Симпатичный майор был еще здесь. Он приветливо улыбнулся, указал взглядом на стул.
– Ну, как?
– Больше никогда!
– Здесь все так говорят…
– Я же сказала – никогда! И… Спасибо вам. Спасибо за все!
– ?
– Неважно. Я могу идти?
– Идите. Удачи вам.
– И вам.
Глава 34
Я выпорхнула из РОВД на свежий морозный воздух, и мой собственный резкий, камерный, затхлый запах так напугал меня, что я остановилась. Куда можно пойти в таком виде? До первого поста милиции? Даже не видя себя, я чувствовала всю степень своего падения. Помню одну из мыслей, посетивших меня некстати: «Надо пойти на прием к П.».
И тут я заплакала. Сама ситуация, вся невозможность и нелепость моего существования были настолько ужасны, что я впервые не могла принять никакого решения. Потоптавшись у перекрестка, я отправилась на остановку. К моему счастью, деньги на проезд у меня оставались.
Я шла сквером, через слякотные лужи, еще не скованные льдом, через людей, спешащих в свою жизнь, через свои сомнения и знаки вопросов. И вот тут, я буквально почувствовала, как надвигается на меня моя оглушительная слава, и поняла, что это такое – проснуться однажды знаменитой. На меня смотрели. Меня узнавали. Я более чем интересовала проходящих и догоняющих меня людей. В течение следующих десяти минут стало понятным, что и эту белую шубу, и этот печальный взгляд отныне и навсегда будут ассоциировать с простым и понятным словом – проститутка, ибо новостной канал в городе был действительно очень популярен. «Добрую» весть о нас успели прокрутить шесть раз за три часа!!!!
Господи… Я пропала… Моя дочь сейчас пойдет в школу, а там… Она даже не знает, как реагировать на происходящее, она не знает, что мы теперь в опасности, под вечным ее прицелом!
И я уже бежала, расталкивая людей. Сесть в автобус я не посмела, помешали достоинство и честь. Я бежала домой, чтобы предупредить дочь и скрыться самой: от чего? От того, что оказалось сильнее меня…
Я успела как раз вовремя. По счастливой случайности, Маша сегодня училась с десяти утра.
– Маша, ты никуда сегодня не пойдешь!