– Да, собственно, господа, мне и рассказывать-то нечего, – пожал плечами мужчина весьма незавидной внешности: вместо правого глаза у него было изуродованное, будто прищуренное, веко и шрам в полщеки; правую ногу заменял деревянный скрипучий протез; правую руку он прятал в рукав; гусарские усы и военная выправка говорили о его офицерском прошлом. – Погода вчера была, я бы сказал, тихая, морозец небольшой. Вот и вышел последнюю папироску на свежем воздухе выкурить. Время было, я бы сказал, позднее. Мои ходики пробили уже одиннадцать. Слышу, калитка соседская скрипнула, и из нее вышел какой-то человек. Он торопливо перешел на противоположную сторону улицы, словно со мною не хотел встречаться. Лица его я не разглядел. Фонари у нас сами знаете какие, – только себя и освещают. Я лишь заметил, что он прихрамывал. Больше, к сожалению, ничего добавить не могу.
– Прихрамывал на левую или на правую ногу, не помните? – спросил Поляничко.
– Так, постой-постойте… – замялся свидетель, прикрыв лицо левой ладонью, и тут же встрепенулся: – Да! На правую!
– А одет он во что был? – вмешался Леечкин.
– Да как обычно: пальто, котелок, или нет… Шапка, пожалуй, – засомневался он и покачал головой, – нет, точно не скажу.
– Низкий или высокий? – не упустил своего вопроса Каширин.
– Примерно моего роста… или чуть ниже.
– А вы смогли бы его узнать? – судебный следователь вонзил в свидетеля острый взгляд.
– Вероятно, хотя и не уверен. Мне показалось, что у него был длинноватый нос.
– В таком случае извольте присесть, я опрошу вас в качестве свидетеля, – распорядился Цезарь Аполлинарьевич.
Из вводной части протокола следовало, что отставной штабс-капитан Владимир Петрович Лесгафт получил тяжелое ранение во время японской кампании: вражеская шимоза[22]
оторвала ему три пальца на правой руке и ступню правой ноги. За штурм позиций противника он был награжден орденом Владимира с мечами и бантом. Вернувшись домой, офицер получил место в Губернском по воинской повинности Присутствии.Дослушав показания и дождавшись, когда свидетель подпишет протокол, Ардашев незаметно для других прошел в лавку. Оглядевшись, адвокат взял со стола конторскую книгу и принялся ее листать. Удивительно, но покойный, несмотря на его неплохие доходы, был очень экономным человеком. Об этом говорили следующие записи расходов, понесенных в декабре месяце:
мыла – 10 коп., столяру за замок на комоде – 55 коп.
Пробежав глазами бесконечные строчки мелких трат, Ардашева заинтересовали две записи, сделанные третьего дня в разделе «Крупные расходы»:
– А вы, я вижу, пока суд да дело, решили обыск провести?
Ардашев обернулся. За спиной стоял Поляничко. Он хитро улыбнулся и сказал:
– Я ведь не в претензии, но все-таки лучше, если со мной играют в открытую. Только вы, вижу, знаете нечто такое, что нам пока невдомек.
– Да, – кивнул головой адвокат, – должен вас огорчить: антиквар был отравлен. И это уже второе убийство за неделю.
– Второе? Помилуйте, Клим Пантелеевич, – усмехнулся в усы сыщик, – откуда же второе, ежели первого не было?
– В том-то и дело, Ефим Андреевич, что было. Вчера был у меня визитер – купец Ионов. Третьего дня его жену схоронили. Помните?
– Конечно, отмучилась, сердешная, болела долго, вот и преставилась. Астма. Даже вскрытие делали.
– Вы правы. Но за несколько дней до ее кончины Флориан Антонович получил послание с требованием о переводе пяти тысяч рублей в Санкт-Петербург до востребования, предъявителю десятирублевого кредитного билета № КЗ 387215. Я читал его и запомнил номер.