Поцелуй архангела

Их губы соединились в мучительно медленном поцелуе, от которого подгибались пальцы на ногах, поцелуе, из-за которого все ужасные события, казалось, произошли в прошлой жизни. Грудь Елены вздымалась от глубоких и судорожных вздохов, касаясь груди Рафаэля.

— Это место. Что-то здесь… — замотав головой, она убрала влажные пряди волос с лица. — Смерть. Такое количество смертей — плодотворная почва для моего воображения.

— Ты не веришь, что эти воспоминания правдивы?

— Не хочу верить, — прошептала Елена, поскольку знала, что её кошмары — не просто игра разума. — Если это правда… — Непролитые слёзы жгли ей глаза. — Он пришел за мной и оставил частичку себя внутри меня.

— Нет. — Рафаэль заставил Елену посмотреть ему в глаза, радужки которых полностью заволокла кобальтовую синева. — Если он заставил тебя выпить кровь сестры, — проговорил он, прервав её вырвавшийся всхлип, — тогда ты несешь в себе её частичку.

— Разве это лучше? Я могла ощутить её вкус. — Ладонь Елены взметнулась к горлу. — Насыщенный, богатый, полный жизни. — Ужас происходящего удавкой обвился вокруг её шеи.

— Даже моя мать, не взирая на то, во что она превратилась, никогда не осуждала меня за неизбежное. Думаю, твоя сестра была созданием куда более ласковым, ведь она любила тебя. — Сказал Рафаэль, нежно обхватив ладонью щеку Елены.

— Да. Бель меня любила. — Ей нужно было произнести эти слова вслух. Нужно было услышать. — Она всегда мне это говорила. И никогда бы не назвала чудовищем. — Так Елену назвал её отец.

«Я не позволю своему ребенку стать мерзким чудовищем. — Он тряс Елену так сильно, что она не могла говорить. — Никогда больше не упоминай об этих глупостях. Забудь эту чушь про запахи. Поняла?»

— Расскажи мне что-нибудь о своей матери, — выпалила Елена. Её душа стала слишком ранимой, чтобы справится с воспоминаниями о той ночи, когда отец впервые ранил её словами.

Это случилось через месяц после смерти мамы. Захлебываясь под черными волнами тоски, Елена заговорила о том, о чём за три долгих года даже не упоминала шепотом. В то время чутье охотника осталось единственной неизменной вещью в её жизни, и она думала, что Джеффри поймёт её потребность в этом. Но то, как он разозлился той ночью…

— Что-то хорошее, — добавила она. — Расскажи хорошие воспоминания о матери.

— У Калианны был голос небесной красоты, — начал Рафаэль. — Даже пение Ясона не сравнится с пением моей матери.

— Ясон поет?

— Наверное, у него самый прекрасный голос среди всех ангелов, но уже столетия его никто не слышал. — Рафаэль покачал головой и посмотрел на Елену. — Это его секреты, и не мне их раскрывать.

Елена с легкостью восприняла ответ архангела, она понимала законы дружбы и преданности.

— Его научила твоя мать?

— Нет. Калианна исчезла задолго до рождения Ясона. — Рафаэль наклонился и прижался ко лбу Елены своим, их дыхание смешалось в нежном моменте близости. — Она пела мне, когда я был совсем маленьким ребенком, едва научившимся ходить.

Её песни заставляли Убежище замирать, пока сердца всех и каждого тоскливо сжимались, а окрылённые души парили в небесах. Слушали все… но пела она для меня.

— Я так гордился, — продолжал Рафаэль, погрузившись в прошлое, — что у меня есть право слушать её песни. Даже отец не оспаривал эту привилегию. — Надиэль уже тогда начал понемногу терять себя, но в памяти Рафаэля осталось несколько счастливых воспоминаний о том времени, когда безумие ещё не завладело его отцом и не отобрало от сына и супруги. — Он говорил, что пение Калианны такое прекрасное из-за того, что состоит из искренней любви, любви, которую может испытывать только мать к своему ребенку.

— Хотела бы я послушать.

— Однажды, когда твой разум сможет полностью слиться с моим, а ты станешь достаточно сильной, чтобы это выдержать, я поделюсь с тобой воспоминаниями о её пении, — пообещал Рафаэль. Это его самые сокровенные сокровища и самый большой подарок, который он мог ей дать.

Глаза Елены засияли в темноте, и Рафаэль знал, что его охотница всё поняла. Однажды.

Они провели в объятиях друг друга всю ночь. Не раз она искала у него утешения, и он с радостью помогал ей забыться.

Следующим утром Елена снова и снова рассматривала ангела, шедшего рядом, не до конца веря, что он настоящий. Его волосы были необычными — цвета утреннего тумана и палящего солнца.

Никогда раньше она не встречала таких светлых волос — ещё белее, чем её собственные. Если бы она могла определить их оттенок, то охарактеризовала бы их как белое золото. Но даже такое название говорило о цвете.

Волосы же этого ангела не имели цвета, но сияли на солнце, словно каждую прядь покрывали осколки диамантов.

Его кожа была под стать волосам. Бледная, почти молочного оттенка, но с золотистым сиянием, которое из статуи превращало его в дышащего, живого человека. Алебастр, осыпанный золотой пыльцой — наверное, так можно было описать цвет его кожи.

И, конечно, глаза.