Поцелуй Арлекина

– Это не для тебя, – сказала она. – Они отравлены.

Помню, что не придал ее словам значения, хотя есть не стал, в то время как Карл Степаныч едва приметно вздрогнул, а грек впервые улыбнулся. Я не люблю затяжных табльдотов, тетка же не церемонилась со мной никогда и от меня того не требовала. Потому, прогнав голод, я тотчас встал из-за стола и, сказав, что хочу соснуть с дороги, ушел в свою спальню, в которой останавливался всегда в теткином доме. Два часа сна дивно меня освежили. Я весело вскочил с постели и, облачившись в верховой костюм, черной лестницей спустился к службам, а там прошел через людской двор на конюшню. Конюхи отлично меня знали и любили, верно, за то, что я понимал толк в лошадях, хотя самим им спуску не давал, если была заметна какая-нибудь небрежность в их деле. Теперь, однако, внимание мое привлек новый чудный скакун, которого, как я сразу же понял, мне прежде доводилось видеть. Пегий в яблоках, он прозван был Молодец и в бытность свою был гордостью конюшен Карла Степаныча. Однако теперь было похоже, что он, как и его хозяин, не замечает годы, а между тем я помнил его чуть ли не со времени моего ребячества. Я решил, что обознался. Сивый мерин, которого с десяток уж лет впрягал в свою коляску ветхий кумир моей тетки, был тоже тут, да и самая коляска отблескивала фонарем под навесом.

– А что, Иван, – спросил я старшего конюха, следовавшего за мной чрез всю конюшню, но не желая, однако, показать пред ним свое удивление. – Что ты скажешь про Молодца?

– Что тут скажешь, барин, – отвечал тот, несколько хмурясь, оттого, должно быть, что конь был не наш. – Он вот только с утра покрыл кобылу, да так покрыл, как будто бы жеребец-трехлеток, лучше и не бывает. Что же тут скажешь! Молодец.

– А не дивно тебе это, Иван? Ведь ты много их брата копытного на веку повидал.

Тот для солидности выждал время, однако сказал потом рассудительно:

– Не в церковь же его вести. А что правда, то правда: такого не запомню. Не будь моя бабка ведьмой, коли тут не того…

– «Того» – чего? – спросил я. – И что это Карлу Степанычу вздумалось на нем прискакать?

– А они-то приехали не на нем, – пояснил Иван, усмехаясь. – Они, как всегда, пожаловали в колясочке… А Молодцом заправляет теперь другой гость барыни: тот, смуглолицый. Изволили его видеть, барин?

– Как же, изволил, – кивнул я. – Экая азиятская морда…

Иван снова усмехнулся, но смолчал. Мне, впрочем, прискучил уж разговор, так что я велел ему седлать своего вороного и пять минут спустя мчался во весь опор в седле прочь от усадьбы, вдыхая всею грудью воздух, напоенный к раннему вечеру всеми ароматами разнотравья. Конь мой звался Орел – за пятно на лбу, до странности похожее на эту птицу с раскинутыми крылами. Надо мной шутили, что я норовлю наблюсти верноподданность. Да мне в том беды было мало: Орел мой равно был хорош что в галопе, что рысцой, на которую как раз перешел. Мы миновали шоссе, недавно проложенное, и углубились чрез малую поросль в застаревшую просеку: я часто любил выезжать именно здесь. По обеим сторонам тянулся теткин лес – уже приметно готовившийся к ночи. Из него тянул и первый холодок, вовсе не заметный еще в степи. Запах влажных мхов и хвои приятно щекотал мои ноздри, когда вдруг впереди – примерно в полуверсте от меня – я различил другого всадника.

Не знаю, откуда он там взялся: лес был густ, и никаких боковых тропок я не усматривал. Это удивило меня, и я слегка прищелкнул поводьями, думая нагнать его; но расстояние меж нами не сократилось. Я пустил в ход шпоры – все напрасно. И конь, и его седок едва были видны впереди, меж тем как тени удлинялись и густели. Я сам не заметил, как уже мчался галопом, когда всадник впереди круто осадил и свернул в лес. Я последовал за ним. Мягкая хвоя глотала стук копыт, но еловые ветви секли по лицу, так что я склонился к самой холке своего Орла, который отлично видел, за кем мы гонимся, и не сбавлял ход. Внезапно деревья расступились, и посреди поляны, поросшей мхом, я увидал и коня и всадника: те неподвижно замерли меж двух сосен, так, что в пылу скачки я даже принял их за тени. Но Орел захрипел, чуть не встал на дыбы и остановился как раз пред ними, в двух шагах от них. И тут я понял, что всадником был мой давешний знакомец Сократ, восседавший на Молодце, который замер как изваяние.

– Сократ?! – крикнул я изумленно. – Что вы тут делаете?

– Жду вас, – был ответ.

– Меня? Я же гнался за вами от самой просеки!

– Дольше, – произнес он сухо. – И кроме того, я не Сократ. Мое имя Смерть.

– Странное имя! – сказал я.

– Зато настоящее. Мне нужен ваш конь.

Удивление мое все росло.

– Орел? – спросил я. – Да ведь ваш Молодец обскакал его!

– Это потому, что я был сверху.

Я был задет этой фразой, намекавшей на мое неуменье.

– Орел не продается, – холодно заявил я.

– Я и не думал его покупать. А вы, милостивый государь, мало догадливы, хоть отважны.

– Чего же я не угадал и в чем моя отвага? – снова изумился я.

– Не каждый гонится за смертью – в этом отвага. Но если догнал, смешно торговаться с ней.