Поцелуй Арлекина

Моей простуды скромный карантин

Плотнее дверь закрыл, содвинул шторы —

И уж гремят приветственные хоры

Бацилл-харит. О боги! Я один!

Ко мне, Аглая: черный поясок

Хотя украшен изголовьем змейки,

Но без укуса маленькой злодейки

Едва ли свить дельфический венок.

Уж яд в крови… Твоей сестре я рад!

Дай руку мне, святая Евфрасина!

Есть темный слух, что гнойная ангина

Косит врагов твоих, – но я твой брат.

А милой Тальи пояс распущен…

Кто с ней сравнится, кроме Афродиты!

О, не сердитесь, пылкие хариты!

Лишь вами я сегодня обольщен.

Я весь в огне! Ваш прадед – Океан

Не в силах был бы погасить то пламя,

Что послано мне, верю, небесами,

И как я благодарен небесам!

Куда же плыть? Эол-разнощик щедр.

Сложить стихи? Иль сказку? Или пьесу?

Про павший град? Про сонную принцессу?

Я быть готов Гомер, Эсхил и Федр.

Но, может быть, излишне я речист?

Всему восторг виной, мои богини!

Лишь слово – и увидите, отныне

Я буду нем, что твой семинарист!

Прохвост-пиит иль хитрый ветеран

Сейчас, пожалуй, стал бы клянчить деву —

Залог любви: чтоб от чернилов к делу

Перескочить – а уж от дел к стихам.

Я не таков. Я угол свой люблю.

И низкий свет, и панцирь снежной Флоры

На стеклах, в ночь… И первый взор Авроры

Навстречу моему больному кораблю.

Ночного судна верный кормовщик,

Где в трюме желчь качается до краю,

Я черной кровью белый лист мараю —

И вот слетает за борт черновик.

Болят виски. Мороз сулит беду.

Все позади. Все пусто. Где вы, девы?

Уже давно, как смолкнули напевы,

И я один сквозь сумраки бреду.

Я изучил двуликий дар богов:

Настой любви мешать с настоем смерти.

Лишь миг восторга – и амуры-черти

С богинь срывают призрачный покров.

И ходит кто-то с тяжким молотком

Близ ложа моего, по лбу, по жилам,

Со взглядом скорбным, грозным и унылым,

И мажет веки медом с молоком.

Вотще, Лукойе! Сам я господин

Своим мечтам, и жару, и подушке:

Крепки замки, надежен карантин.

И от гулящей девки-потаскушки —

От инфлюэнцы – пью я аспирин!

Конец журналу Сомова

Часть четвертая Фантазии Валерьяна Сомова

Предисловие

Мне не раз доводилось слышать от Валерьяна Сомова, старинного моего приятеля, что всякий автор, как и артист, всегда стремится к невозможному: норовит сыграть все роли, перемерить личины, побывать в чужих шкурах, словом, быть всем. Сознаюсь, я считал эти рассуждения лишь отвлеченным принципом, ибо в собственных своих писаниях Сомов, хоть и выставлял довольно удачно образы тех мест, где довелось ему быть, а также и людей, ему встречавшихся, однако собственную физиономию никогда не скрывал и ничьей личиной не пользовался. Как оказалось, я не все знал. В один из вечеров, когда, по его выражению, мы предавались радостям дружества, то есть, говоря попросту, пили чай в его кабинете и беседовали, он вдруг потянул руку к своему рабочему столу и подал мне папку, надо думать, заранее заготовленную. «Как водится, вздор, – заметил он, глядя, как я перебираю листы, – так сказать, мечты на досуге. Не знаю, право, годятся ли куда, ну да ведь не поздно же и выбросить». Зная Сомова, я только пожал плечами. Предоставляю другим судить, был ли он прав в этом случае.

Конь