Поцелуй Арлекина

Он выключил мотор, однако оставил фары и два или три раза отрывисто дунул в клаксон. На дворе за забором что-то как будто двинулось, потом сверкнул и погас тонкий луч, выпав из двери, и вот уже кто-то явственно шел к нам, помахивая на ходу то ли рукой, то ли шапкой.

– Эй, кум, принимай гостей! – весело крикнул возница, приспуская стекло.

– Ты с кем? – спросил тот, нагибаясь и заглядывая к нам всею косматой шапкой, из-под которой блестели сощуренные глаза.

– Пассажира везу. Обещал ему беленькой, коли нальешь, видишь.

– Налью, отчего же, – степенно объявил тот. – Идите в дом. А по твоим делам, – прибавил он, мигнув шоферу, – так это в сарае. Ну да потом сам возьмешь, что ли. – Это, на местный манер, он прибавил без вопроса, а словно бы тоже из степенности.

– Пойдете? – спросил меня мой возница вдруг нерешительно.

– Так теперь уж пойду, – сказал я, заметив его смущение. – Раз приехали…

– Ну, тогда милости просим.

Мы выбрались в снег. Косматый хозяин, опередив нас, встал возле ворот, за которыми было слегка пораскидано с тропки, но ноги все равно вязли. Участь попасть в лапы грабителям представлялась мне все ясней. Мы, однако ж, взошли в избу. Здесь в первых холодных сенях было совсем темно, но дальше следовала комната, жарко согретая печью. От печи падали кругом багровые отсветы, но всюду, средь самой простой обстановки, залегли густые тени, и только угол стола был озарен небольшой рабочей лампочкой. К моему удивлению (и частичному облегчению), в ее свете лежала раскрытая книга, а другие стопками подпирали стену. Я увидал корешки какой-то энциклопедии, и даже что-то по-немецки мелькнуло будто бы среди книг. Хозяин, заметив мой взгляд, почему-то нахмурился, но живо скинул шапку и ушел из комнаты за весьма объемной голубой бутылью в четверть, которую приволок и водрузил тут же, к книгам. Мне прежде четверти видеть не доводилось. Явились и рюмки, верней, мелкие стаканы из тех, что ставятся в вату меж стекол против запотевания от мороза. Их наливают кислотой. Теперь в них полилась водка, причем возница скромно пить не стал, а мы с хозяином выпили, поприветствовав друг друга почти одним только взмахом бровей. Выпив, он сделался снова хмур и кивнул шоферу; оба вышли. По тому, как заскрипел под окном снег, я догадался, что двинулись они к сараю. Времени у меня было довольно, и я стал рассматривать книги на столе. И снова изумился: тут была сплошь медицина. Немец, мною замеченный, оказался Крафт-Эбинг в толстых кожаных корешках, с черным рельефом букв и выбитой снизу датой: Kцln, 1907. Если я правильно помнил, умер он лет за пять до того. Не могу сказать, чем эта книга особенно привлекла меня в тот момент, возможно, тем, что другой, более поздней литературы в этом роде на столе не было. Я даже поймал себя на том, что подсчитываю юбилейную дату. Впрочем, мысли мои путались – не то от водки, не то от бациллы, а верней, от них обеих вместе, что было отчасти и приятно, – но все же меня удивило вполне сознательно не только время, но и место этого издания. Мне казалось странным, чтобы именно в Кельне, в седьмом году напечатали эту книгу, тогда скандальную. Я вынул ее из пачки, из-под тяжкого Кречмара, и бегло перелистал; что ж, как и следовало в ту эпоху, знаменитые Beobachtungen [18] были поверены скромной латыни. Я оставил книгу и огляделся. Стены были до половины крашены, а выше белены, как и потолок. Проводка шла поверху, удерживаемая гирьками изоляторов, и соединяла розетки и лампу вверху, вероятно сгоревшую. Иных украшений по стенам не было. Мне стало делаться уж скучно, но ни хозяин, ни шофер не шли. Раздражаясь от первой боли в горле, я переглотнул, и как раз в этот миг послышался тихий звук открываемой двери, но не входной, та не скрипела, а какой-то другой, загороженной с того места, где я стоял, углом печки. Я невольно пригляделся. Но никого не было видно, не замечалось и света с той стороны, кроме прежних отблесков печного пламени. Почему-то крадучись – верно, сознавая, что не прав в чужом доме, – я обогнул печь и действительно нашел за нею дверь, уводившую в глубь жилища. Она была неплотно притворена, но света за ней и впрямь не было. Все так же тихо я миновал порог и глянул во тьму. Теплая духота с запахом словно бы сена пахнула мне в лицо. Где-то справа стали уже вырисовываться из тьмы очертания окон, но больше я ничего не видел.

– Кирюш, это ты? – вдруг кто-то шепнул совсем рядом. И хотя шепот был едва различим, однако ж я понял, что голос был женский. Это тотчас и подтвердилось. – Нет, это не он, – произнесла невидимка уже громче. – Ты кто это, а?

Не зная, что сказать, я молчал. К моему изумлению, в углу вдруг вспыхнул огонек, но такой маленький, что ровно ничего нельзя было разобрать, кроме разве ладошки, его прикрывшей. Потом он поплыл в сторону и вверх, на миг замер и вдруг вытянулся языком. Но то была не свеча: зажглась лампада, и я увидал темный лик, а под ним смеющееся девичье лицо.