Поцелуй бабочки

Таким идальго я любовался, следуя за ним по безлюдной улочке Ла-Коруньи. Безупречный пробор. Скрытая под краской седина выбивается только на аккуратных усиках. Не тощий, а стройный. Украшенный чувством собственного достоинства и природным благородством, которое невозможно сымитировать — на своем опыте безродного дворняги знаю, каково это — держать спину. У идальго такая спина, будто он сию минуту начнет танцевать фламенко. Голова горделиво поднята, плечи развернуты, руки чуть согнуты в локтях… Высокие каблуки отчетливо отбивают каждый шаг по камням тротуара. И взгляд… Взгляд свободного, уверенного в себе человека, чье благородство не приобретено за заслуги, а досталось по рождению, как у принца Чарльза во время покушения на него, показанного по TV.

Когда началась пальба, наследник английского престола произносил речь, стоя у микрофона. При этом реакция окружающих на выстрелы была одинаковой и естественной — голова в плечи, и человек сгибался, стараясь уменьшиться в размере. Многие падали, прикрывая голову руками. Недвижимым остался только Чарльз. Под грохот выстрелов принц продолжал тупо стоять у микрофона, с недоумением взирая на корчившиеся вокруг фигуры подданных. Вероятно, в этом запредельном отсутствии инстинкта самосохранения виноваты многие поколения непуганых предков Чарльза. Безусловный человеческий инстинкт — страх — атрофировался от долгого неупотребления, отчего в этот драматический момент взгляд престолонаследника выражал только любопытство и недоумение. Без потери достоинства, разумеется.

Тот же фирменный, несуетный взгляд, что и у принца, был у идальго. Он шел, спокойно обозревая мир. Потом скользнул глазами по мусорным ящикам, сваленным у обочины, и остановился — что-то привлекло его внимание. Он наклонился и, не теряя осанки и достоинства, принялся ковыряться в бачке. Великолепной рукой с длинными смуглыми пальцами, украшенными перстнем, перебирал полуистлевший мусор, царственными движениями выуживал какое-то тряпье, развалившиеся коробки от электроники, испещренные иероглифами…

— Эх, идальго, испортил песню!.. — вздохнул я.

Две запеленатые в хиджабы барышни прошествовали мимо, лопоча по-своему. Вдоль ящиков прошли, брезгливо огибая идальго, но разговор не прекратили — все равно никто не понимает. Следом с ревом пронеслась стая разнузданных байкеров, идальго глазом не повел, продолжая внимательно изучать какую-то тряпку. Потом вернул тряпку на место и продолжил путь. Стук каблуков удалился за поворот.

«Сплошное огорчение» — как говаривал друг моей юности Юра Штанько, провожая взглядом незнакомую красотку.

Виртуальные штормы, о которых нам сообщал «навтекс», переместились от мыса Галисия к Сент-Висенту, и мы двинулись в Португалию.

Бр! бр! бр!.. Какая гадость — туман в океане!

Маркус

В Лиссабоне закончилось фирменное масло для моей драгоценной «вольво». Прихватив использованную канистру как образец, я поплелся на берег и долго шатался по раскаленным пыльным улочкам, от одной заправки к другой. Заправщики разглядывали маркировку на канистре и отрицательно качали головами.

Возвращаясь, на бонах наткнулся на жуликоватого вида толстячка и разговорился. Так бывает — встретились взглядами, как будто обменялись верительными грамотами, и через пару минут уже товарищи. Имя, которым назвался мой новый друг, я услышал как Маркус. На бонах Маркус оказался потому, что имел непутевого сына, который, возвращаясь из яхтенного похода, вырубил телефон. Любящий отец волновался и три дня подряд приезжал в гавань встречать. От сына же ни слуху ни духу. Маркус пожаловался на сына, я на отсутствие машинного масла — обоим стало немного легче, тем более что английский у нас с Маркусом был примерно одного уровня, что тоже сближает. О вольвовском масле Маркус сказал: «Ноу проблем» — и, поманив меня пальчиком, пошел на выход из марины. Я побежал следом.

Новый друг оказался не трепач — за воротами его поджидал новенький красный «порше».

Ничего себе!

Маркус сказал, чтобы я пристегнулся, нажал на педаль, и мы понеслись по улицам Лиссабона со скоростью ветра. Остановившись у заправки с надписью «Вольво», Маркус опустил стекло и поманил заправщика пальцем. Пожилой заправщик подпорхнул, как молодая козочка, угодливо изгибаясь, и они затарахтели. В результате выяснилось, что фирменного вольвовского масла в Лиссабоне вообще нет. Ближайшее место — Гибралтар. При слове «Гибралтар» Маркуша одобрительно закивал и воскликнул: «О!»

Неудача с маслом его нисколько не обескуражила — в запасе у моего нового приятеля было много других ценных предложений. Он сказал: «О’кей!» — и потащил меня на мою же яхту. Там потребовал карту и, отмечая этапы будущего пути «Дафнии», начал осыпать советами и напутствиями (к слову сказать, ни один из них не оказался бесполезным — Средиземноморье Маркус знал как свои пять пальцев).