Опа-па-па, это же вовсе не рыбки. Я присел на корточки и попробовал схватить ближайшую. Рука прошла сквозь спинку, пронзила теплую маслянистую воду и уткнулась в дно. Я вытащил руку, непроизвольно перетирая между пальцами шелковистые песчинки.
– Нашел? – раздался надо мной голос Еноха, и я все сразу понял. – Не тяни, не тяни, – продолжил учитель. – В первый раз всегда страшно. Нужно преодолеть этот страх. Всего один раз преодолеть, а потом ты убедишься, что нет в мире ничего приятней, чем катание по желтой линии.
– Учитель Енох, – спросил я, разгибаясь. – Как же я пропущу линию через сердце, если она проходит возле ног?
– Начинай, – заторопил Енох. – Сделаешь и поймешь.
Я решительно занес правую ногу и стал опускать ее на поверхность моря, стараясь попасть как можно ближе к линии. За какую-то долю мгновения, прежде чем мокроступ коснулся воды, линия подскочила вверх и вонзилась в мою грудь. Меня слегка подкинуло, и я вдруг перестал ощущать свое тело.
Нет, все было на месте: руки, ноги, голова, шея – органы послушно повиновались мысленным приказам и выполняли приказанное моментально и точно, но я… я не чувствовал их веса.
– Хорошо, Шуа, – раздался голос Еноха. Он стоял на берегу и внимательно смотрел на меня. – Ты хорошо поймал линию. Странное ощущение. Не так ли?
– Так, – кивнул я.
– На самом деле, ничего странного, я ведь тебе объяснял – вдоль желтой линии нет тяжести. Поэтому ты и не чувствуешь тело. Пока не чувствуешь. Скоро ты привыкнешь, и все станет по-прежнему. Посмотри вниз.
Я опустил глаза и обнаружил, что мокроступы висят над самой поверхностью воды. Я тихонько подвигал правой ногой. Потом ударил ею о воду. От толчка мое тело сдвинулось с места и устремилось вперед.
– Держи линию сердцем, – послышался сзади голос Еноха.
Его предупреждение было излишним – я ощущал линию, точно горячую грелку. Правда, не сердцем, грелка располагалась немного ниже, напоминая неприятные дни в Эфрате, когда я объелся неспелыми плодами смоковницы, и мама лечила меня, прикладывая к животу нагретые в очаге камни, обернутые тряпьем.
Я еще раз оттолкнулся мокроступом от воды. Скорость возросла. Еще, еще и еще! Я опьянел от движения, необоримые силы земли отпустили мое тело из вечного плена. Я парил, я летел, я плыл сквозь золотисто-голубую дымку прямо в открытое море.
Наваждение… Ничем иным я не могу объяснить свой дальнейший поступок…
Очень скоро я оказался возле выхода из бухты. Желтая линия, извиваясь и дрожа, пробегала между скалами, и я, забыв предостережения, понесся между ними и оказался в открытом море.
Жаркий ветер туго ударил в грудь. Вода в море выглядела по-другому, чем в бухте, она напоминала сине-лиловое масло. Зыбкий простор тонул в тумане, поднимавшемся с разогретой солнцем поверхности моря. На охряных склонах Моавских гор пятнами выделялась сероватая зелень рощ и белая россыпь селений. Оглянувшись, я увидел за спиной фиолетовый силуэт высокого кумранского берега.
Цвет воды менялся с каждым мгновением. Теперь она стала мраморно-голубой, бездонной и манящей. Наверное, причиной тому была глубина, но я не боялся ее. Я видел, что желтая линия делает большую дугу и возвращается обратно к нашему берегу.
«Почему нужно вернуться обязательно в бухту? – подумал я. – Можно скользить еще быстрее и через пару минут оказаться у берега, правда, чуть в стороне. А там – небольшая прогулка вдоль скал – и я снова в бухте».
– Шуа, – раздался тихий голос. – Вернись, Шуа.
– Вестник! – мелькнула в моей голове радостная мысль. – Я – Вестник! Кто может говорить со мной посреди моря? Никто! Значит – я слышу голоса, подобно Шали, подобно Наставнику!
Кто-то схватил меня за плечо и остановил. Остановил резко, безжалостно: мокроступ зацепился за воду и поднял целый сноп феерически сверкающих брызг. Я испуганно оглянулся. Прямо за мной стоял учитель Енох.
– Тебя могут увидеть с берега. Это опасно. Немедленно возвращайся, Шуа.
Он подхватил меня под мышки и круто повернул. Теперь я стоял лицом к берегу. Енох прыгнул вправо, звучно хлопнул ногой по воде и вернулся обратно на линию, оказавшись за моей спиной. В следующее мгновение я почувствовал сильный толчок и понесся к бухте.
Главное удовольствие состоит в том, что не нужно выбирать дорогу. Желтая линия сама несет наездника, от него требуется только сильнее отталкиваться и мчаться, мчаться, мчаться, подставляя лицо горячему ветру.
Я попытался разглядеть вход в бухту и не смог его отыскать. Очертания берега тонули в золотистом мареве испарений, вместо мысов я видел только размытую фиолетовую полосу. Не помню, как долго продолжалось мое опьянение свободой и скоростью, но за эти недолгие минуты я успел забраться далеко в море. Если бы не Енох, я продолжал бы мчаться в сиреневую глубину, прямо навстречу неизвестности.