– Т-ты обманываешь меня... Я... – Девушка вдруг закашлялась и вцепилась в него, будто кто потянул ее под воду. Кайл едва ее удержал, и сам не нырнув с головой... Руки дрожали.
– Соль! – Он прижал к себе ее тело. – Мы доплыли... Смотри. Еще пару рывков...
Он действительно героическим усилием воли вытолкнул их обоих на берег и замер, пытаясь привести в норму дыхание. Ледяной ночной воздух вцепился в загривок... Сжал легкие, стиснул виски.
Дыхание, однако, не выровнялось...
Здесь, в мокрой одежде на берегу, было хуже, чем в Темзе.
А рядом могли быть враги...
Глава 25
Он собирался уйти и оставить Соланж в переулке вместе с позвякивающими в кармане монетами. Сунул целую горсть ей в карман со словами: «Этого хватит на все» и так полыхнул своим взглядом, что один этот блеск уже должен был выдать ищейкам, где они есть.
Это как зажечь свет в темноте...
Но те, как ни странно, не торопились, а она, и без того с полным сумбуром навязчивых мыслей в своей голове, путалась и волновалась сильнее. И волновалась ведь даже не за себя – за Гримма, готового снова, как прошлой ночью, рисковать ради нее.
Зачем он так поступал?
Так себя вел?
Ведь она этого даже не заслужила. Ничем. Его доброта казалась ей неестественно непривычной, а взгляды... От них мурашки бежали по коже. Особенно в свете того, что он прикасался к ней просто так... без перчаток...
Ведь прикасался?
Она не могла ошибиться.
Но как?!
Именно это вводило в состояние ступора, даже страх перед опасностью притупляло. Хотелось только схватить его за руку и проверить...
Но проверять было страшно: вдруг она напридумывала себе... и убьет Гримма...
В итоге половину того, что мужчина ей говорил, Соланж не услышала из-за шума в ушах. Это мысли скреблись на подкорке, нашептывали ей разное... И отвлекали от прочего. Она была словно пьяная, заплутавшая в темном городе, в лабиринте дорог и домов... И лишь сапфировый взгляд глаз напротив время от времени освещал ей дорогу.
И согревал...
Руки, сжавшие ее плечи, оказались до одури теплыми и уютными.
Что с ней не так? Отчего эти мысли в ее голове? Она ведь привыкла уже быть одна, полагаться лишь на себя и отбросила глупые мысли о романтических бреднях... А тут в сердце какой-то разброд. И трепетная надежда растопила в нем настоящий пожар...
И к кому? Подумать смешно, к Сайласу Гримму, человеку так долго ей нелюбимому.
Нет, пора перестать думать об этом. Выбросить это из...
… Сильные руки обхватили ей голову и... поцеловали...
А, казалось, выстрелили в упор. Как она в Сайласа в том лесу! Только вместо отрезвляющей боли она ощутила, как подогнулись колени, в них рухнуло, отяжелев от неведомых прежде эмоций неистово клокотавшее сердце, там же оно и взорвалось, судя по ощущениям, разлетелось на сотни мельчайших осколков, покалывающих иголками кожу. Соланж же как будто плыла, растворившись в касании губ, прикосновении пальцев... Совершенно потеряла себя. Отдалась неизведанному доныне, как изголодавшийся путник предложенной трапезе.
И, наверное, не могла бы насытиться еще долго, не мелькни в голове первая дельная мысль: так ты готова отдаться любому, к тебе прикоснувшемуся? Совсем без разбору?
А это ни много ни мало сам Гримм.
И целует он, не спросив разрешения...
Вот только тогда, одарив целовавшего ее смачной пощечиной, Соланж осознала по-настоящему, что случилось секунду назад: не просто первый, пока единственный для нее поцелуй, а вообще поцелуй с черной вдовой.
И мужчина не умер.
Стоял лыбился, будто чудо какое-то совершил...
А в ней полыхала настоящая битва: хотелось прильнуть к нему всей, к первому человеку, не убитому ее кожей, и почувствовать, каково ощущать человеческое тепло без боязни убить, но и прогнать его гневной речью хотелось не меньше. Чтобы не мнил о себе невесть что, чтобы...
Гримм ушел сам, а она продолжала стоять, совершенно потерянная. Будто враз осиротевшая. И замерзшая. В темноте такой плотной, что даже особое зрение не могло ее разогнать.
Казалось, что Сайлас унес с собой свет и тепло, и даже осколки притихшего в груди сердца...
Захотелось броситься следом.
Просить о чем-то...
О чем?
Глупость какая.
А потом он вернулся... Вихрем ворвался назад в переулок, схватил ее за руку и поволок за собой. И мир снова ожил какофонией звуков, запахов, стуком в груди. И даже тот факт, что Гримм швырнул ее в воду, отрезвил от случившегося поцелуя не до конца... Она все еще будто не понимала, что происходит, но, загребая руками в мутной воде, пришлось отрезветь, и уже скоро.
И даже решить, что расплачиваться за чудо ей придется собственной жизнью.
– Я не могу больше, Гримм. Кажется, рана открылась. И сил нет, – едва шевелящимися губами призналась она.
А он отозвался:
– Ты сможешь. Осталось немного. А ты сильная, Соль! Очень сильная.
Соль... Сразу вспомнилась мама. Ее нежные руки, убаюкивающие ее, ее большая, теплая шаль, в которой, будто в кокон закутавшись, Соланж засыпала под нежные переливы материнского голоса.