Поцелуй дочери канонира / Бестия

— А то как же! Когда мы туда приехали, он был четырехлетний малыш, а та девочка, их внучка, была еще младенцем. И думаете, они играли вместе? Да, Энди этого хотелось, он часто говорил: «Мама, почему бы нам не завести маленькую сестричку?» — и я отвечала ему: «Миленький, бог не послал нам больше ребятишек». Но разрешить ей играть с нашим мальчиком? Что вы! Он им не годился. Не ровня маленькой мисс Совершенство. Во всей округе было только два ребенка, и им не разрешали играть друг с другом!

— А этот еще лейборист называется, член парламента, — сказал Терри Гриффин и издал хриплый глухой смешок.

— Ничего удивительного, что на последних выборах его прокатили.

— Так что же — Энди никогда не бывал в доме?

— Ну, я бы не сказала! — Маргарет Гриффин вдруг стала надменной. — Нет, не сказала бы. Почему это вы так решили? Бывало, я брала его с собой, когда помогала в доме. У них была экономка, женщина, что жила рядом с нами, пока не приехали эти Харрисоны, но одна она не справлялась. Особенно когда у них были гости. Тогда я брала Энди, и он ходил за мной по всему дому, куда бы меня ни посылали. Но знаете, я думаю, что последний раз мы там были, когда Энди едва исполнилось десять.

Она впервые заговорила о Харрисонах. До сих пор ни один из Гриффинов ни разу не вспомнил о существовании бывших соседей.

— Когда Энди уезжает, подолгу его не бывает?

— То пару дней, а то неделю.

— Насколько я понимаю, к моменту вашего переезда вы с Харрисонами не разговаривали…

Берден не договорил. Из горла Маргарет Гриффин вырвалось какое-то странное карканье. Это походило на нечленораздельный выкрик из митингующей толпы, или, как потом сказала Карен, на язвительное «Га!», каким дети выражают презрение проигравшему или насмешку над вруном.

— Аааа! Я так и знала! Ты говорил, что они до этого доберутся! Ты пак и говорил, что теперь все выплывет, что бы там ни обещал мистер лейборист Харви Коупленд. На этот раз они не отцепятся и в конце концов будут склонять бедного Энди повсюду!

Ни один мускул не шелохнулся на лице Бердена. Ему хватило благоразумия ни взглядом, ни движением не выдать, что он не имеет ни малейшего представления, о чем она говорит. Пока Гриффины не окончили рассказ, его лицо хранило выражение всеведущей суровости.

Оценка похищенных украшений Давины Флори добавилась к «базе», что хранилась в компьютере Джерри Хайнда.

Вексфорд обсудил новые данные с Барри Вайном.

— Сэр, на свете немало мерзавцев, готовых за тридцать тысяч фунтов убить троих, — сказал Барри.

— Даже учитывая, что на том рынке, где им придется продать добычу, они получат разве что половину тех денег… Впрочем, да, возможно. Другого мотива у нас все равно нет.

— Месть — возможный мотив. За какую-то реальную или воображаемую обиду, нанесенную Давиной или Харви Коуплендом. Свой мотив был и у Дейзи Флори. Насколько мы знаем, ей, как единственной наследнице, достанется здесь все. Я понимаю, это, может быть, притянуто за уши, но если говорить о мотивах…

— Она перестреляла всю свою семью и ранила себя? Или это сделал сообщник? Скажем, ее любовник Энди Гриффин?

— Да, я понимаю, конечно.

— Барри, я не думаю, что ее так уж интересует поместье. Она до сих пор не понимает, какие деньги и какое достояние на нее свалились.

Вайн отвернулся от экрана.

— Я говорил с Брендой Харрисон, сэр. Она сказала, что поссорилась с Гриффинами из-за того, что миссис Гриффин каждое воскресенье вывешивала в саду выстиранное белье.

— И ты веришь?

— Полагаю, это говорит о том, что у Бренды больше фантазии, чем я подумал сначала.

Вексфорд рассмеялся и вдруг в момент посерьезнел.

— Мы можем быть уверены в одном, Барри. Один из тех, кто совершил это преступление, вообще не знал ни дом, ни людей, но другой отлично знал всех и вся.

— Тот, что в курсе дела, дает наводку второму?

— Я и сам не сформулировал бы лучше, — подвел черту Вексфорд.

Он был доволен новым детективом. Когда кто-то геройски погибает, да просто погибает — не станешь даже про себя говорить, что его уход пошел на пользу делу и что смерть его обернулась благом. Тем не менее Вексфорда не оставляло именно это чувство, или, быть может, просто удовлетворение от того, что преемник Мартина оказался столь многообещающим работником.