Поцелуй Джульетты

— Может, ты и права, глупости все это. Но я говорю правду. Я знаю каждый ее шаг, каждый жест, каждое слово наперед. Знаю как и почему она поступит в следующую минуту. 

— Это всего лишь иллюзия, милый. Мы это называем галлюцинативной ретроскопией. 

— Мне ваши термины до фени, для меня Мортилия — часть моего прошлого. Моего прошлого в Гринфилде. Я знаю о ней все. Скажи, ведь вы с ней тайком от меня переписываетесь? 

— Да. А что плохого в том? Это, как говорится, между нами, девочками… 

— И она написала тебе, что у нее появился парень, так ведь? 

— Ну да. Это же нормально, Альфред, девочке восемнадцать лет. 

— И этот ее приятель — служащий банка? 

— Хм, верно. Я одобряю ее выбор: банковские служащие хорошо обеспечены и имеют удобное положение в обществе. Разве в этом есть что-то предосудительное? 

— А скажи, парня этого часом не Гарольд зовут? 

— Гарольд. Вот что, Альфред, тебе никогда не говорили, что читать чужие письма некрасиво? 

— В том-то и дело, Антония, что я не читал этих писем!.. У Гарольда будет странное хобби — мастерить спичечные дворцы. Он рано облысеет, будет страдать диабетом, потом сопьется и умрет в сорок лет… 

— Прекрати! Все это твои выдумки, вот что это такое! Я спать хочу. 

— Погоди, дорогая. Я говорю правду. Видишь ли, все, о чем я только что рассказал, уже случилось. Много лет назад. Все это я видел собственными глазами. А теперь… теперь каким-то странным образом прошлое повторяется. Оно словно бы воссоздает себя. 

— О чем это ты? 

— Помнишь, ту фотографию, мы не могли решить, кто на ней изображен: моя мать или Мортилия. Спор оказался бессмысленным: это действительно моя мать… но и Мортилия одновременно. Они — одно и то же, один человек, понимаешь? Мама родила меня, а потом случилось обратное. Это кажется бредом, но я произвел на свет собственную мать.

* * *

…Я мог бы и не писать Вам об этом. В конце концов, какое мне дело до судьбы цивилизации, отказавшейся от меня! Кто я такой, чтобы взваливать на себя непосильную ношу Спасителя?

Да и по силам ли одному человеку нести на своих плечах будущую драму всех людей? Я не герой, господин Секретарь. Я не умею быть героем. И не хочу. Герои вправе бросать в толпу громкие слова и красиво умирать.

А я — Альфред Медухов, забытый всеми пилот экстра-класса, который не умел быть героем. Даже ОНИ поняли, что Альфред Медухов — ничто в этом мире.

Просто так получилось, что их мишенью стал именно я.

Господин Секретарь, приходилось ли вам когда-нибудь травить мышей. Это очень просто: чтобы уничтожить всех, достаточно выловить одну. Присыпаете ее отравой и отпускаете — пусть бежит к себе в норку. Об остальных можно уже и не думать — тю-тю. Так и ОНИ поступили со мной. Так могу поступить и я со всем человечеством.

Я жил незаметно, не желая выделяться на фоне других, но случай вопреки моей воле произвел меня в герои. И это ужасно. Я не хочу быть Мессией! Бог жаждет твоего распятия во искупление чужих грехов! А теперь и Природа рассчитывает только на тебя! То есть — на меня, на Альфреда Медухова. И как же мне быть, господин Секретарь?

Повторяю, я не вправе никого обвинять. Так уж сложились обстоятельства, которые выше нас и не зависят от наших желаний и устремлений.

Впрочем, навряд ли это письмо попадет в Ваши руки. Так тому и быть.

С уважением, Альфред Медухов.

* * *