— И между прочим, я поклялась тебе в верности, дорогой мой жених, если ты не забыл, — напомнила Лала, чуточку повеселев несмотря на катящиеся по щёчкам слёзы. — А ты поклялся мне.
— Я поклялся тебе в верности лишь до тех пор, пока я нужен тебе. Если ты не забыла, — с юмором парировал Рун.
— Правда? — удивилась Лала, побуравив его мокрыми глазками. — Ты хитрый. Везде обманет. Ты сильно-то не мечтай, котик, от меня отделаться, ты мне всегда будешь нужен.
Она разулыбалась:
— И плачу и смеюсь с тобой, ну что это такое? И даже когда грустно, счастлива. Вот как так?
— А мне грустно не бывает, когда ты рядом, — поведал Рун. — Если только гневаешься на меня, ну или печалишься, вот тогда. Давай-ка, Лала, сделаем привал. Наподольше. Раз ты без сил. Сварю чего-нибудь, поешь, поспишь. Пообнимаешься со мной. Глядишь и полегчает.
— Мне уже немножко полегчало, любовь моя. Ты меня согрел. Давай всё же отойдём от тех людей. Раз ты их опасаешься.
— А хочешь, на руках тебя понесу? — озарился идеей Рун. — Если тебе не трудно сделаться лёгкой, ты как пушинка станешь, я и не почувствую твоего веса. И так отдохнёшь, а мы уйдём. Удобно, два дела сразу. Мне приятно будет тебя нести. Словно обнимаю. И это же наверное романтично? А ты любишь всё романтичное.
— Это очень романтично, Рун. Очень-очень! — запылала восторженным воодушевлением Лала. — Мне не трудно быть лёгкой. Это прямо как в рыцарских романах!
— Ну, отлично.
Рун поправил сумку, чтобы удобнее висела. Лала полностью опустила крылышки, убрала волосы через плечо вперёд. Он осторожно подхватил её под спинку левой рукой, под ножки правой.
— Ох, даже разволновался что-то. Как в первый раз, когда тебя в воду заносил.
— Мне тоже волнительно, суженый мой, — проговорила Лала. А сама так и светится, так и сияет улыбкой во всю ширь личика. Забыв все свои недавние печали.
— Солнышко моё, — разулыбался он, любуясь этим сиянием абсолютно счастливой девушки.
Лала лишь вздохнула довольно. Он зашагал вперёд, а она поглядывала на него, приветливо, и нежно, и тепло, и чувств приязненных исполнено. И лукаво.
— Хочешь, поспи пока, — предложил Рун.
— Нет. Хочу на тебя смотреть.
— Чего на меня смотреть? — рассмеялся он. — Не первый раз видишь поди.
— Просто… это приятно.
— Даже так?
— Так.
— Ну ладно.
Он шёл меж деревами, придерживаясь направления вдоль реки. Лала глядела на него, он на неё, стараясь не засмотреться, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Она улыбалась ему, он ей. И это длилось и длилось, а вокруг стояла утренняя свежесть, стучал дятел, пели птицы, цвели небольшие разноцветные цветы. Хорошо было вокруг. И на сердце тоже было очень хорошо.
— Рун, можно тебя спросить? — нарушила молчание Лала.
— Конечно. Всё что хочешь, — кивнул он.
— Ты вчера рассказывал тем людям, как служил двум господам. Как они поспорили. Как ты за серебряные монетки поплыл в тазике.
— И что?
— Это… ну… была ложь. Всё, от начала и до конца. Но ты и глазом не моргнул, повествуя свою историю. Я не ожидала от тебя такого. Ты меня удивил. Это звучало… очень искренне. Как ты так смог? Я так не могу.
— Ты всё же фея. Вы не врёте… без серьёзного повода.
— Феи неплохо умеют отличать обман. Но вчера… Я даже и не знаю, Рун. Я бы не догадалась, что это выдумки. Коли бы сама не ведала, как всё было на самом деле.
— Правдоподобно сочинил?
— Дело не в правдоподобии, любимый. Дело в чувствах, с которыми мы говорим то или это. Феи слушают не смысл, а чувства. И так определяют, чья речь честна, а чья нет. Ты ведь простодушный, Рун. А тут такое. Такая ложь. Безукоризненная. Я думала, я знаю тебя. А теперь не уверена.
— Не бери в голову, невеста моя славная, — усмехнулся Рун. — У каждого свои таланты. У меня этот. Может быть единственный. Врать.
— Правда?! — поразилась Лала.
— Лала, ты не понимаешь, — добродушно посмотрел он на неё. — Это потому что я жил в лесу. Само возникло.
— И как это может быть связано? — задала вопрос Лала с недоумением. — В лесу упражнялся лгать?
— Я пожалуй неправильно выразился. Это связано не с лесом, а с тем, что от меня все отвернулись, — пояснил Рун. — Когда все-все от тебя воротят нос, когда ты для них становишься неважным, они все постепенно становятся неважны и для тебя. В моём случае это так. А если люди для тебя неважны, уже всё равно, что им говорить. Слова утрачивают смысл, и грань между правдой или неправдой стирается как будто. Начинаешь всё говорить одинаково, и истину, и небылицы. Мне всё равно, что и кому говорить. Корме тех, кто мне небезразличен. А это ты, и бабуля, и дядя. И всё. Вот вам мне врать сложно. Да и не хочется. А тебе я и не смогу врать. В важных вещах. В неважных сколько хочешь.
— Когда кто-то дорог, Рун, любые его слова важны. А любая ложь обидит.
— Вот как бы не так, — улыбнулся он. — Допустим, ты… сваришь похлёбку неудачно, невкусную. А я буду нахваливать, что вкусно. Чем это плохо? Чем обидно?
— Ну да, это даже галантно, кавалеру так поступать, — признала Лала.
— Вот видишь.
— Значит, Рун, ты талантливый врун?