— Ну, слава богам, что не на ней. Ты, Рун, хоть понимаешь, что сейчас происходит? — спросила Лала вдруг серьёзно.
— Нет, — пожал он плечами. — А что?
— Ну как что? Ещё две первых вещи произошло у меня с тобой. Впервые я на постоялом дворе. Комнатку снимаю. И впервые в одной кроватке с мужчиной. И это ты. Звучит пригадко, между прочим. Если не принимать во внимание мою природу. Но ежели принять… То это очень значимый момент.
— Ну уж, Лала, если эдак рассуждать, подобных первых вещей можно и тысячу набрать, — заметил Рун добродушно. — Я тоже так могу наговорить. Я впервые с феей. И это ты. Вот, радуйся. Впервые в озере с девицей плавал. И это ты. Впервые угощал похлёбкой деву. И это ты опять. Впервые на руках носил девицу. И снова ты. Вот видишь, сколько всего.
— Ох, Рун, ведь правда! Ты ещё и первый мужчина, кто носил меня на ручках. Ну, если папу не считать, когда была малышкой, — озадачилась Лала. — Ты не понимаешь, котик. Значимо то, что будешь вспоминать потом, как первое, или как то, чего не случится с кем-то ещё. Я никогда не была на постоялых дворах. Это интересно. Я буду вспоминать это как то, что было с тобой. Если меня в будущем муж возьмёт на ручки, кого я сразу вспомню, какой момент? Наш на озерце, как ты меня в водичку заносил. И кроватка. Ничего себе, лечь с парнем. Это, знаешь ли, постыдно в какой-то мере даже для меня. Отложится навек в сердечке, как что-то важное. И романтичное. И то, что не расскажешь может даже мамочке. Настолько это тонкое меж нами, что не поймёт никто, лишь ты и я.
— Да мы уж сколько вместе спим. Есть разница, где и в чём? — с искренним непониманием посмотрел на неё Рун.
— Есть, заинька, поверь мне. Одно дело, спать вместе в лесу, и совсем другое в кроватке.
— Ну, это сильно тонко для меня, — посетовал Рун. — Мне не понять, любимая. А помнишь, как мы спали в шалаше? Мокрыми, ты в одной моей рубахе, а я без рубахи. По-моему это… почище, чем кровать. А как в избе моей легли, а тут бабуля, и мы вскочили, словно ошпаренные. У нас таких моментов, Лала… для сердца дорогих, и слишком тонких, что не поймёт никто и все осудят, узнай они о том. Не сосчитаешь.
— Пожалуй в чём-то ты и прав, суженый мой. И всё-таки кроватка есть кроватка. Сколько я буду спать в шалашиках, когда вернусь? Нисколько. Сколько на лежаночках, как в твоём домике? Тоже нисколько. А сколько в кроватке? Каждый день все мои годы. И каждый раз, как лягу, возможно какая-то части ка памяти о нас будет всплывать в сердечке, согревая и волнуя его. Первое, Рун, всегда самые яркие переживания даёт. А в нашем случае… Ты вообще понимаешь, что значит лечь в одну кроватку с тем, кто не муж, для девушки?
— Я, Лала, понял одно, — сказал Рун серьёзно. — Для тебя это почему-то даже значимей, чем в шалаше, когда ты в моей рубахе. Значит, я тоже буду это очень ценить, раз это столь важное для тебя. И оно первое. И для меня, между прочим. Я тоже с девицами ещё не лежал в кроватях. Что-то даже разволновался, как ты мне всё расписала.
— Да чувствую. Магией прямо обдало, — улыбнулась Лала. И вдруг посмотрела на него как-то особенно тепло. — Рун, я тебя очень-очень люблю.
— Да знаю, — отозвался он беззлобно, тоже разулыбавшись.
— Вот ты какой! — буркнула Лала. — Рун, на такое надо всегда отвечать «я тебя тоже очень люблю, дорогая Лала».
— Я тебя тоже очень-очень-очень сильно люблю, солнышко моё ненаглядное, моя дорогая Лала, — любяще произнёс он.
— Ой, как ласково, — восхитилась Лала растроганно. — Я тебя, Рун, очень вознагражу за это, как встанем. Какую хочешь награду?
— Ты знаешь, — усмехнулся он.
Лала покраснела.
— Нет, что-то другое, заинька, — мягко проговорила она. — Хочешь, платьице сменю, на какое-нибудь особенно романтичное? Можно даже юбочку покороче. Всё равно никто не увидит кроме тебя.
— Хочу, — искренне признался Рун. — Люблю, как ты меняешь платья. Это прямо услада для глаз каждый раз.
— Ну такой ты милый, — порадовалась Лала сквозь накатывающуюся сонливость.
Так и заснула, бесконечно счастливая, улыбаясь во всю ширь личика.
Лала потянулась сладко с грацией кошечки, открыла глазки. Посмотрела на Руна, сияя ослепительно.
— Доброе утро, суженый мой, — произнесла она приветливо довольным голоском.
— Вообще-то вечер скоро, — с юмором заметил Рун.
— Ой, правда. Давно ты пробудился, любовь моя?
— Да я и не спал.
— А что ты делал?
— А вот догадайся.
Лала уставилась на него с очаровательным недоумением.
— Хм… на меня любовался?
— Ага. Что же ещё. Да обнимал понежнее да понадёжнее.
— Ах вот почему я такая, — озарилась пониманием Лала, продолжая сиять лучезарно. — Когда ты спишь, Рун, магии поменьше, чем когда нет. Так сладко спалось… словно медок лился на сердечко, в сны проникая.
— Ну, я рад.
— Между прочим, Рун, ты с первого дня давал мне магию даже когда спал, — припомнила Лала. — Мне интересно, как так может быть? Так сильно сразу полюбилась? Или жалел меня? Или что?
— Не знаю… беспокоился о тебе. Переживал, что обидел, когда поймал. Трудно сказать. Но точно не любил. Не влюблён был.