Поцелуй или смерть

Когда Барни открыл рот, из него вылетела большая синяя муха. Менделл испуганно оглянулся. Ему почти невозможно было дышать: назубник мешал ему. Он попытался его выплюнуть и снова почувствовал боль – его лицо ударилось о металл. Менделл медленно приходил в себя. Он перекатился на бок, импульсивно дыша, а попугай начал кричать:

– Осторожно! Не называйте своих настоящих имен, парни! Осторожнее! Вот флики!

Менделл открыл глаза. Он лежал на полу спальни. Металлический предмет, о который он ударился, оказался револьвером. Сам он был полностью одет, даже застегнут на все пуговицы. Он сел и позвал Галь.

И тогда Менделл увидел мистера Эбблинга. Отец Галь лежал в нескольких шагах от двери. Черный рукав и белая рука его вытянулись вперед, будто при падении он пытался дотянуться до ручки двери.

Менделл встал, потом, осторожно поворочав головой, прошел в ванную, где его окутала непроницаемая темнота. Пересилив себя, он вернулся, чтобы осмотреть мистера Эбблинга. Его рубашка была перепачкана высохшей кровью. Тесть Барни умер по крайней мере уже час назад.

Они были одни в комнате, у Барни в руке был револьвер. Ясно, что он убил мистера Эбблинга. Но почему? Менделл снова и снова задавал себе этот вопрос. Он очень любил отца Галь, и тот всегда хорошо к нему относился.

Менделл подобрал револьвер и открыл его. В магазине еще оставалось два патрона и, вероятно, один в стволе. Это был "люгер" калибра семь, шестьдесят пять, и он напоминал тот, который Мендел привез из армии в качестве сувенира.

Менделл сел на кровать и попытался думать. Последнее, что Барни помнил, это что он, растянувшись на кровати, курил сигарету. И рядом с ним лежала тихо плакавшая Галь. Между всхлипываниями она повторяла, что предпочитает видеть его мертвым, чем снова заточенным в клинику для душевнобольных. Впервые за два года Менделл ощутил полную ясность мыслей. Тут не о чем спорить. У него был кошмар, этого более чем достаточно. Он закрыл магазин и сунул ствол револьвера себе в рот.

"Это ни для кого не станет потерей", – подумал Барни.

Но нажать на спуск оказалось весьма непростым делом. Разум отдавал приказ, но палец отказывался подчиняться. Барни не боялся смерти – это было именно то, чего он хотел. Но от стыда он покрылся потом. Он покидал компанию, не заплатив по счету. Он истратил последние гроши своей зарплаты, не заплатив булочнику. Он даже ясно представил себе статью Джоя Мерсера.

"Сегодня ранним утром в роскошной резиденции Эбблингов в Лайк-Форест окончательно разоблачил себя Барни Менделл, бывший чемпион по боксу в тяжелом весе. Он закончил два своих мирных дня убийством человека, который пытался его спасти. Потом, сунув ствол револьвера в рот..."

Менделл вынул ствол револьвера изо рта и спрятал его к себе в карман. На языке остался металлический привкус – это был привкус оружия. Если он застрелится, будет конец всему. Его ругали всякими словами, но никто, за исключением Пата, не обвинял в подлости. Он всегда хорошо выносил удары, вынесет и еще раз. Если правосудие потребует у него ответа, Барни готов к этому. Он почувствовал себя лучше и уже собирался встать и отправиться на поиски Галь, когда одна мысль пронзила его мозг, и он снова сел. Он пришел в себя с револьвером в руке. В правой руке! А по натуре он левша. И потом, откуда он мог взять этот револьвер? Мистер Эбблинг, безусловно, не протянул ему его и не сказал:

– Возьмите, Барни, и убейте меня!

В комнате было жарко, и Менделл взмок. Он хотел расстегнуть смокинг, но его толстые пальцы скользили по материи. Пиджак его был застегнут справа налево, как застегивает женщина, как могла бы застегнуть его Галь... Но куда он собирался пойти? Почему он оделся? Он никак не мог вспомнить этого, он хорошо уяснил, что согласился подождать до утра, чтобы сдаться полиции. Тогда почему он оделся? Что означает его черное пальто и шляпа около двери?

Менделл попытался представить себя одевающимся и не смог. Посмотрев на сигареты, он закурил. Затянувшись, Барни положил сигарету в пепельницу и попытался сосредоточиться. Долгое время он неподвижно сидел, и, когда, наконец, повернулся к пепельнице, сигарета на четверть превратилась в пепел. Но это по-прежнему была сигарета, а не сигара.

– Странно, – сказал себе Менделл, – действительно, странно!