Поцелуй изгнанья

— Свидетельствую, что нет бога, кроме Бога, — сказал я. Я был потрясен почти так же, как мой спутник. Я закрыл глаза, хотя смотреть было не на что, разве что на маленькую дырку, которую проломил в соляной корке Нашиб. Наверное, он умер очень быстро.

Наша миссия была завершена, а суровость здешних мест торопила назад — к племени в Мугшин быстро, как только можно. Хассанейн понимал это лучше меня, и потому он без единого слова спешился, взял верблюда Нашиба за повод и через поющие пески повел его к своему верблюду. Если тут и уместно было выразить свою скорбь, то шейх сделал это молча, и мы шатаясь тронулись на юг.

Не помню, чтобы до конца этого дня мы с Хассанейном обменялись хоть парой слов. Он гнал наш маленький отряд так быстро, как только мог, и мы ехали еще пару часов после захода солнца, остановившись только для закатной молитвы.

— В южной части Песков сейчас голодно, — сказал он. — Тут мало воды и корма для верблюдов. Эта часть пустыни перенесла засуху.

Черт, я чуть не спросил его, как в таком месте, как Пустая четверть, может быть еще и засуха? В смысле, как бы вы это назвали, если годовая норма осадков здесь составляет десять унций. Но я видел, что Хассанейн не склонен к разговорам, а потому промолчал.

Еще через два часа, когда мы разбили лагерь съели наш скудный ужин и расстелили одеяла рядом с костром, к нам присоединились Хиляль и бен-Шариф. Я был рад видеть их, хотя память о последних событиях витала над нами, как страх Господень.

Двое приготовили себе места у костра.

Мы издалека увидели вас и Нашиба, — сказал Хиляль. — Как только мы увидели, что вы покидаете край Умм-ас-Самин, то поняли, что Нашиб покончил с собой. Тогда мы свернули через Пески, чтобы перехватить вас. Мы бы и раньше вас нагнали, но вы, наверное, шли слишком быстро.

— Я не хочу торчать здесь больше, чем нужно, — мрачно сказал Хассанейн. — Наша еда и вода…

— Думаю, нам ее хватит, — сказал бен-Шариф. — Ты просто хочешь поскорее уйти от того, что произошло.

Шейх посмотрел на него долгим взглядом.

— Ты осуждаешь меня, Сулейман бен-Шариф? — спросил он с яростью.

— Йа салам, я не осмелился бы, — ответил лодой человек.

— Тогда стели свое одеяло и спи. Завтра нам предстоит долгий путь.

— Как скажешь, шейх, — ответил Хиляль.

Через несколько минут мы все уже спали под холодным черным небом Руб-аль-Хали.

Поутру мы собрали лагерь и двинулись через пустыню, где не было ни единой тропинки. Нас вела только память Хассанейна. Так мы ехали несколько дней — все молчали, говорил один Хассанейн, и только тогда, когда это было необходимо. «Пора молиться!», или «Остановимся здесь!», или «На сегодня хватит!». С другой стороны, у меня было достаточно времени для копания в себе, и будьте уверены, я использовал его по назначению. Я вновь пришел к выводу, что мое пребывание у Бани Салим изменило меня — когда я вернусь в город, именно «когда», а не «если», некоторые существенные изменения в моем поведении будут к месту. Я всегда был страшно независим, но сейчас мне хотелось, чтобы этот грубый клан и его молчаливый вождь одобрили мое поведение.

Под конец мы заехали так далеко, ехали так быстро, что все мысли о городе выветрились у меня из головы. Я думал только о том, как бы живым добраться до другого поселения, до бедуинской деревушки на южной окраине Песков. И потому невероятно обрадовался, когда Хассанейн остановил нас и показал на горизонт, чуть больше к югу, чем к юго-западу.

— Горы, — заявил он.

Я посмотрел. Никаких гор я не увидел.

— Это последние мили Песков. Сейчас мы в Ганиме.

Конечно, шейх, если ты так считаешь. На мой же взгляд, пока ничего не изменилось. Мы взяли немного южнее и вскоре наткнулись на столетний путь от источника Кхаба к Мугшину на дальней оконечности гор Карра. Нашей целью был Мугшин, где нам предстояло встретиться с остальным племенем. Бани Салим говорили о Мугшине так, словно он был сокровищницей чудес, Сингапуром, Эдо или Нью-Йорком. Я же решил, что подожду с оценками, пока не смогу сам восхититься его аллеями.

В последующие два-три дня местность стала заметно выше, и я уже не сомневался, что старый шейх знает, куда ехать. У подножия гор, что отделяли нас от побережья, лежал Мугшин. Я представлял себе это место только по рассказам своих спутников, и потому настоящий его вид вызвал у меня некий шок. Мугшин представлял собой пятьдесят — шестьдесят шатров — промышленных, европейского производства, — разбросанных по широкой равнине так, чтобы каждый житель чувствовал себя достаточно уединенно. Сильный ветер нес по деревне песок, не было видно ни души.

Бен-Шариф и Хиляль были вне себя от радости, увидев деревушку. Они стояли на спинах верблюдов, размахивали винтовками и то и дело выкрикивали хвалу Аллаху.

— Идите, — сказал Хассанейн, — и посмотрите, не пришли ли наши. Наше обычное место вроде бы пусто.

— Мы вполне могли обогнать их, — сказал бен-Шариф. — Мы шли быстрее, чем караван Бани Салим.

Шейх кивнул:

— Тогда будем ждать их прихода.