Поцелуй изгнанья

Что я могу сказать о Фуаде? На Улице он известен как аль-Манхус, что значит «вечный лопух» или что-то вроде этого. Фуад — высокий тощий парень с гривой грязных волос, зачесанных валиком. В детстве он, наверное, перенес кучу дегенеративных заболеваний, поскольку его руки тоненькие и хрупкие, словно сухие жердинки, с огромными распухшими суставами. У него, как я знал, всегда добрые намерения, но вид жалкий, щенячий. Он так отчаянно хочет быть любимым и так старается угодить, что иногда просто достает окружающих. Некоторые из клубных танцовщиц используют его в качестве посыльного — гоняют за едой или по поручениям, за что никогда ему не платят и даже не благодарят. Когда я о нем думал, а такое бывало не часто, мне было его немного жаль.

— Фуад не слишком-то умен, — сказал я. — Он до сих пор так и не может понять, что эти шлюхи, в которых он постоянно втюривается, обчистят его как липку при первой же возможности.

Жак кивнул:

— Я говорю не о его способностях. Я хочу спросить: ты помог бы ему, если бы дело касалось денег?

— Ну, он, конечно, зануда… Однако не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь сделал что-нибудь такое, что повредило бы другим. Не думаю, чтобы у него хватило на это пронырливости. Да, думаю, я бы ему помог. Поживем — увидим. Жак глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

— Хорошо, слушай, — сказал он. — Он хочет, чтобы я сделал ему большое одолжение. Скажи, что ты об этом думаешь.

— Время, Марид, — сказала с того конца бара Чири.

Я посмотрел на часы. Было уже половина третьего. В баре кроме нас было еще только двое посетителей, и они сидели тут уже почти час. За это время больше никто не пришел, только Жак. Мы не планировали других дел на вечер.

— Ладно, — сказал я танцовщицам, — дамы могут одеться.

— Bay! — воскликнула Пуалани.

Она и еще четверо танцовщиц побежали в раздевалку — надевать уличную одежду. Чири занялась подсчетами. Двое посетителей, которые только мгновение назад были поглощены бессмысленным разговором с Кэнди и Винди, растерянно уставились друг на друга.

Я встал и погасил верхний свет, затем снова сел рядом с Жаком. Мне всегда казалось, что на свете нет более одинокого места, чем будайинский бар в момент закрытия.

— Чего на сей раз хочет от тебя Фуад? — устало сказал я.

— Это долгая история, — ответил Жак.

— Ужасно. Почему ты не пришел восемь часов назад, когда я был более склонен выслушивать долгие истории?

— Только послушай. Сегодня днем Фуад пришел ко мне, и вид у него был плачевный. Ты понимаешь, что я имею в виду. Можно было подумать, что намечается конец света, а он только что обнаружил, что его на это событие не пригласили. Короче, я перекусывал в «Утешении» с Полу-Хаджем и Махмудом. Явился Фуад, приволок с собой стул и сел. И к тому же стал жрать из моей тарелки.

— Ну да, это на него похоже, — сказал я. Я взмолился к Аллаху, чтобы Жак добрался до сути дела быстрее, чем Фуад.

— Я дал ему по рукам и сказал, чтобы он валил отсюда, поскольку у нас важный разговор. На самом деле ничего серьезного не было, просто я не хотел с ним возиться. Тогда он сказал, что ему нужна помощь, чтобы вернуть свои деньги. Саид спросил его: «Что, Фуад, опять одна из этих тружениц тебя обчистила?» Но Фуад сказал — нет, совсем не то. Тут он достает официальную с виду бумажку и отдает ее Саиду, который глядит на нее и передает мне, а я смотрю и отдаю Махмуду. «Что это такое?» — говорит Махмуд. «Это чек на двадцать четыре сотни киамов», — отвечает Фуад — «Как ты его добыл?» — спрашиваю я. «Долгая история», — отвечает он.

Я закрыл глаза и приложил ледяной стакан к своей гудящей голове. Я мог бы вставить блокировщик боли, но он остался в коробочке на столе в моих апартаментах.

— Жак, — тихо и угрожающе спросил я, — ты сказал, что это долгая история, а теперь Фуад говорит, что это долгая история. Я не хочу выслушивать долгие истории. Ладно? Не мог бы ты просто пробежаться по главным моментам?

— Конечно, Марид, не беспокойся. Он сказал, что копил эти деньги несколько месяцев, чтобы купить подержанный электрофургон у какого-то типа в Расмийе. Он сказал, что жить в фургоне ему будет дешевле, чем снимать квартиру, и что у него были планы отправиться в Триполи повидаться со своими.

— Фуад оттуда родом? Я этого не знал.

Жак пожал плечами.

— Короче, он сказал, что этот тип из Расмийи назначил ему цену за фургон в двадцать четыре тысячи киамов. Фуад клялся, что он в прекрасном состоянии, и его только нужно кое-где подвинтить, и что он взял все свои деньги и выписал банковский чек на имя этого типа. А днем, когда он прошел пешком весь путь от Будайина до Расмийи, оказалось, что тот уже продал фургон кому-то другому, после того как пообещал придержать его для Фуада. Я покачал головой:

— Фуад есть Фуад. Что за безнадежный сукин сын!

— Итак, он протопал всю дорогу назад, вошел в восточные ворота, нашел нас в кафе «Солас» и рассказал нам о своем горе. Махмуд просто рассмеялся ему в лицо, а у Саида торчал Рекс, его трахательный модик для голубых, так что ему было не до Фуада. Но мне его даже жалко стало.