Поцелуй льва

Из-за металлической ограды и густого живоплота выглядывал, словно спрятанный от улицы, дом. Его высокие золотые верхушки казались непреодолимыми. До войны я часто проходил мимо него, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь заходил в него или выходил. Казалось что его покрытые славой жители выехали несколько столетий назад. Один раз мы с Богданом попробовали выцарапаться на ворота, но вдруг появился смотритель со злым псом, и с тех пор мы молча избегали той стороны улицы.

Тот дом, говорят, принадлежал шляхетной польской семье Потоцких. В их честь было названо улицу. Я видел это имя в учебнике истории за 6 класс, но тогда я себе и представить не мог, что когда-нибудь войду в этот сказочный дворец.

И вот мы с Богданом изумлённо рассматриваем лепку на фасаде и выпуклые балконы. Из окон второго этажа свисало белое полотно с надписью: «Народный дворец культуры». Под ним, прямо над входом в здание, багряно-красные буквы, написанные как курица лапой, провозглашали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Мы с Богданом пришли туда на собрание «красной милиции» ― той, которой неделю назад мы послали розовый «Мерседес».

Наверно, мы опоздали. Если там и был какой-то митинг, то он уже закончился. Газоны дворца заполнили многочисленные гости, в основном мужчины, но было и несколько женщин и двое-трое детишек. Они сбивались в шумные группы под деревьями, между кустов роз, среди вытоптанных клумб настурций.

Некоторые нахально разлеглись на покрывалах, простынях и коврах, украденных из дома. Людской шум переплетался со звонким чириканьем воробьёв. Разбитые, пустые и полупустые цветные бутылки, которых было в изобилии, свидетельствовали о пышном угощении, проходившем целый день. Подвалы Потоцких были уже, наверно, пустыми. Неподалёку, откуда я любовался величественными окнами дворца в стиле барокко, какой-то мужик блевал, крепко держа бутылку с водкой, чтобы та не дай Бог не убежала.

Ротонда перед роскошным входом в дом кипела судорожным движением. Оттуда мы слышали пение, хлопанье, таинственные крики, но ничего не видели, поскольку её безнадёжно закрыли спины других, которые и сами хотели видеть, что там происходит. Мы с Богданом нашли выход ― решили влезть на дерево.

Из этого наблюдательного пункта хорошо было видно центр безумно пьяной толпы, где какая-то толстуха танцевала под аккордеон. Она напомнила мне урода со странствующего цирка, которую называли самой толстой женщиной в мире. Она кружилась и кружилась, а когда поднимала юбку, показывала массу желейного, вялого мясива. Потом она сорвала блузку ― её груди тряслись, как два глобуса, что вот-вот взорвутся.

Пьяницы во внутреннем круге делали непристойные движения. Вдруг один из них схватил сзади женщину и задрал ей юбку: «Смотрите, ей в задницу можно заехать лошадью с телегой и она не заметит».

В ответ толпа одобрительно засмеялась.

Я не видел что было потом, так как ощутил что меня кто-то легко стукнул по пятке. Это был один из наших старшеклассников. Он взволнованно приказал нам спуститься: «Собрание прогрессивных граждан проходит в середине. Пошли».

Белые мраморные ступени привели нас в прихожую. За ней был величественный зал, украшенный фресками. Напротив входа на стене кто-то смело написал: «Мы были ничем. Мы станем всем! Да здравствует пролетариат!»

Старшеклассник, которого мы выпустили из поля зрения, появился наверху, на балконе: «Вот, где происходят настоящие события, ― крикнул он. ― Поднимайтесь!»

Мы быстро присоединились к нему. Протолкавшись душной комнатой, заполненной потными мужчинами, которые ворчали и тяжело дышали, мы устроились на подоконнике. Оттуда всё было прекрасно видно.

На софе лежала полуголая женщина с раскинутыми ногами, а на ней какой-то тяжёлый плечистый мужчина. Его задница подскакивала, он что есть мочи порол её, будто хотел расколоть пополам. Женщина то ли от боли, то ли от удовольствия, стонала. Её руки и голова дёргалась, как бы в конвульсиях. Остальные мужчины ободряюще шумели, как болельщики на футболе. Они цедили водку прямо из горлышка и выкрикивали непристойные замечания на всех местных диалектах, смешивая польский, идиш, украинский и немецкий языки.

Некоторые напоминали мне заключенных из тюрьмы Лонцкого.

Вверху на балконе старик наигрывал гармошкой знакомый меланхолический мотив ― «Последнее воскресенье», бешено популярное танго в предвоенной Польше. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Все прикипели взглядами к событиям на софе.

Моё лицо залилось багрянцем, когда я увидел, как тот человек держит своими куцыми толстыми пальцами член, а потом вставляет его в женщину. Не зная как реагировать, я боялся что у меня вылезут или глаза или язык. Но как я ни старался, не мог отвести взгляд от гипнотически пульсирующего движения задниц и ляжек.

Только пронзительный крик вынудил меня оглянуться на бешенного от ненависти незнакомца, который пробивался через толпу.

― Где моя сестра? ― крикнул он, размахивая длинным ружьём с серебряным крестиком, свисающим со ствола.