Поцелуй меня крепче

Неожиданно раздавшийся звон колокола заставил их насторожиться, затем они услышали крики, лай Алтая. Алексей мигом оделся и выскочил из избы, прихватив ружье. Мила метнулась к окну, но ничего толком не смогла разобрать. Посреди двора стояли монахи и что-то громко обсуждали. Говорили все разом, не слушая друг друга. Испуганное сознание Милы рисовало одну жуткую картину за другой. Не желая мучиться неизвестностью, она накинула на плечи полушубок и, сунув босые ноги в валенки, выбежала следом за Алексеем.

Монахи кольцом обступили своего духовного брата Петра, пропавшего три дня тому назад, которого не раз ходили искать в тайгу, и вот он сам объявился, собственной персоной, живой и здоровый. Мила подошла ближе и удивилась его потрепанному виду: разорванная одежда, свалявшаяся в клочья борода на впалых щеках, слипшиеся на лбу редкие волосы. Петр глядел на собратьев выпученными не то от страха, не то от восторга, а может, от того и другого разом, глазами, возбужденно размахивал руками, указывая в сторону ворот, и никак не мог внятно выразить словами то, что хотел поведать.

– Да я же его… А он огромный… А я молитву… А он снова… Господь спас… И я выбрался… Но я снова… в тайгу… Он не уйдет… Найду его…

– Да успокойся ты, Петр, не части так, ничего же не понятно. Живой вернулся и – слава богу! Ну, рассказывай же толком, где был столько времени? Что с тобой стряслось? Мы же тут вокруг всю тайгу облазили, под всеми кустиками проверили, разыскивая тебя, – вразнобой спрашивали мужики, от нетерпения даже не пытаясь дать ему высказаться. – Где тебя носило-то это время?

– Братья, давайте-ка все успокоимся, – распорядился батюшка Георгий. – Что вы налетели на него, словно коршуны? Вы же ему и рта не даете раскрыть. Успокоились все. А ты, брат Петр, рассказывай, что ты волынку-то тянешь? И говори внятно, иначе понять тебя невозможно.

– Так вот я и говорю: видел его, собственными глазами видел. Вот как вас сейчас, – наконец успокоившись, начал свой рассказ Петр.

– Да кого ты видел-то?

– Так его, «хозяина тайги» – медведя, кого же еще-то?! Он же как бросится на меня… А я как брошусь на него… Оба как зарычим. Вот Христом Богом клянусь, не вру, – снова зачастил взбудораженный встречей с медведем Петр.

– Да погоди ты, не торопись, – перебил его батюшка. – По порядку все рассказывай. Что ты скачешь словами, словно блоха по собаке. Толком говори, не на пожар торопишься.

– Так вот я и рассказываю, – перевел дух Петр. – Иду это я по нашей тропе, задумался, молитвы себе вслух читаю, уже почти к скиту подхожу. И вдруг прямо на тропе передо мной шагах этак в десяти горища-громадина на пути вырастает. Смотрю, а это медведь на задние лапищи становится! Поднялся, зубастую пасть ощерил и взревел так грозно, что я почувствовал, как у меня шапка поднялась, оттого что волосы дыбом. А медведь головой мотает из стороны в сторону, глазюки злющие-презлющие на меня пялит, будто съесть хочет. Я враз и обмер, встал как вкопанный.

– Ничего себе!

– Ну, думаю, брат Петр, как есть – конец тебе пришел, прощайся с жизнью. А молитвы-то все разом из головы и повылетали. Даже руку не могу поднять, чтобы перекреститься, словно гирю кто на нее навесил. А он стоит во весь рост, качается. Метра три в высоту, а то и все четыре!

– Не может быть!

– От страха – все может быть. Да рассказывай уже. Что дальше-то было?

– А медведь вдруг опустился на все лапы – да ко мне.

– Да ты что!

– Точно вам говорю! Идет этак вразвалочку, не торопится, только пасть свою огромную разевает и ревет. А зубищи-то здоровенные! И слюна капает изо рта голодная.

– Вот это да!

– Ах ты ж, думаю, холера тебя задери, что же делать-то? Не поверите, братья, вдруг колени мои сами подогнулись, и я тоже оказался на четвереньках. Глаза свои злобно вытаращил на медведя и сделал шаг навстречу, раскрыл рот, да как зарычу на него хриплым голосом, скаля зубы и вертя головой. Медведь-то и остановился. И сел на свой толстый зад. Смотрит на меня удивленно и, видимо, соображает, что же ему дальше-то делать? А я рычу, не переставая, и боюсь только одного – как бы в самый неподходящий момент не охрипнуть.

– И что? – как один выдохнули монахи.

– Ну что, он сидит да смотрит на меня. А потом встал на лапы – и снова ко мне рванул. Я вскочил на ноги да как замахнусь на него своим ружьем, словно палкой на собаку какую. Он остановился, таращится на меня недоуменно и будто размышляет. А я смотрю ему прямо в глаза его черные блестящие и жду, что он будет делать. Он снова направился ко мне. Тогда я снова замахнулся, а еще оскалил зубы и опять как зарычу. Он заморгал, засопел, зафыркал от возмущения. Потом глянул на меня злобно, плюнул с досады и медленно так, гордо заковылял в чащу, громко продираясь сквозь валежник.

– А ты – что?

– Так повернул и бросился бежать куда глаза глядят. Да заблудился. Плутал до тех пор, пока снова тропинку к скиту не отыскал. Спасибо звону колокольному, очень он мне помог в правильном направлении идти.

– Врешь ты все! – сделали вывод монахи.