Мое сердце сжимается от сочувствия. Эта женщина – худая, беззащитная физически и, скорее всего, психически. Я даже не утруждаюсь предлагать ей попробовать отбиться от кредиторов законными путями. Такая форма правосудия и обжалования некоторым попросту недоступна, это невыполнимая мечта наряду с прыгающим через радугу единорогом. Скорее всего, кредитор является частью ее общины. Без последствий не обойдется.
– А вы двое?
– Мы здесь только чтобы проводить ее с деньгами домой.
Я осознаю, что эти мужчины представляют такую же опасность для нее, как и для меня.
– У меня нет таких денег в доме. Я не смогу вам их дать, даже если захочу.
Он делает это медленно, нарочито, чтобы я поняла, что это сознательное решение, а не бездумный рефлекс. Мужчина помладше дает женщине пощечину. Его внушительная лапа оставляет красный отпечаток на ее щеке. Она умоляюще смотрит на меня.
– Я могу выписать чек, – я подхожу к ящику над тем, где хранятся полотенца, и открываю его. Моя чековая книжка там, потому что обычно я выписываю чеки только для школы: фотографии класса или какое-нибудь спортивное снаряжение, и обычно от меня требуют их во время завтрака, когда один из детей направляется к двери.
Мужчина смеется и поднимает руку, словно собираясь снова ее ударить. Конечно же, они не возьмут чек. Было безумием это предложить. Они знают, что чек можно отследить, они знают, что я отменила бы его, как только они выйдут за дверь. Я догадываюсь, что они рассчитывают справиться быстро. Я для них ничего не значу, просто средство достижения цели. Не знаю, что мне делать. Я не хочу, чтобы они ей навредили, но могу ли я их остановить? Я подумываю сходить с ними до банкомата, но они могут сделать что-то намного хуже там, среди шторма. С ней или с нами обеими. У меня в руке телефон, и я гадаю, смогу ли позвонить в 999. Эта женщина, может, и не способна сдать кредитора, но я точно могу.
– Пожалуйста, пожалуйста, – умоляет она, не сводя с меня глаз.
Затем на улице внезапно появляется свет фар. Я и двое мужчин нервно смотрим в сторону двери. Я не хочу, чтобы мои дети вошли и увидели это. Мужчины не знают, кто мог приехать. Насколько им известно, мой муж может вернуться с компанией друзей.
Мужчина постарше хватает мой компьютер и говорит:
– Этого достаточно.
Через секунду он уже исчез за задней дверью. Второй мужчина и женщина спешат за ним.
– Не идите с ними. Останьтесь здесь, – кричу я ей вслед. Но она продолжает убегать. Когда они скрываются на дорожке, передняя дверь широко распахивается, пропуская в дом Джейка, Эмили и Логана. Они болтают и смеются. Они промокли, но на них капли дождя выглядят блестящими, перламутровыми. Осмелев от прибытия Джейка, я бросаюсь по задней дорожке и снова кричу:
– Вы не должны идти с ними.
Мне кажется, ветер подхватывает мои слова и разносит их очень далеко, пока женщина не поворачивается. Я радуюсь, что могу вмешаться, что все же могу ее спасти. Она показывает мне перевернутый знак победы[8]
.– Отвали, богатая сука, – кричит она. Я слышу, как они все смеются. Я несколько мгновений растерянно стою на дорожке под дождем, но потом понимаю, что это был развод. Она была с ними заодно. Я возващаюсь на кухню, захлопываю за собой дверь, запираю ее и задвигаю засов.
Джейк выглядит обеспокоенным, когда видит меня, промокшую и капающую водой на пол.
– Что происходит?
– Мы переезжаем, – отвечаю я.
Я хочу сразу переехать в отель и остаться там, пока мы не найдем новое жилье, но Джейк говорит, что я преувеличиваю.
– Тебе легко говорить. Не ты был с ними один на один на кухне, – я не спала, что неудивительно, поэтому его привычное беспечное поведение меня не успокаивает, а раздражает.
– Мы наймем охрану. Мне есть с кем связаться. Люди, предоставляющие охрану для вечеринки, могут помочь.
– Люди, обычно обыскивающие сумки подростков в поисках водки и знающие, в какую позу поставить блюющего ребенка, могут не подойти, – мрачно бормочу я.
– Они большие парни, служили в армии. Мы будем в безопасности.