Поцелуй небес

Амир не предполагал, какое место в его жизни занимала та давешняя история с "передачей" русской девушки своему господину. Недаром же все эти годы Амир носил в тайном отделении портмоне цветное фото, снятое хосейновским "поляроидом" на подмосковной даче: Ланка возлежит на ковре у камина в позе притаившейся, настороженной кошки. Теперь он достал его и протянул Ванде. Та недоуменно крутила снимок, тараща глаза и пытаясь сообразить, как попала к Амиру ее старая фотография, про обстоятельства появления которой она ничего не могла вспомнить. Ни камин, ни белая ткань с верблюдами, целомудренно наброшенная на ее обнаженное бедро ни о чем не говорили Ванде: эпизод начисто вылетел из памяти. Амир, насладившись недоумением Ванды, отобрал и спрятал фото.

- Это не ты. Это возлюбленная моей молодости. Я не знал, что возможно такое сходство. Во всем - абсолютно во всем. С неким суеверным страхом он задумался над своим открытием: во всех проявлениях страсти Ванда была абсолютной копией Ланки. Аллах вознаградил своего послушного раба за преданное служение господину, вернув ему ту, которая могла бы стать его женой.

К полудню следующего дня любовники спохватились - близился час возвращения в "Каштаны", а они еще не побывали в Каннах. Ванда погнала автомобиль к морю, не чувствуя ни страха, ни угрызений совести, ни сожалений о случившемся, ни опасений по поводу будущего. Это было тончайшее наслаждение полетом, частью которого стал тонкий профиль Амира, откинувшегося на кресло с опущенными, словно таящими сладкие грезы ресницами, его полуулыбка и горячая рука, путешествующая по ее бедру. Если и просить Всевышнего остановить мгновение, то, наверно, все-таки это, застрявшее на границе послевкусия и предвосхищения, соединившее "было", "есть" и "будет" в оглушающую своей мощью радость.

В Каннах они что-то купили - торопливо и неразборчиво, что-то прочитали на аншлагах, глянули на покидающих вечерний пляж разморенных солнцем людей и заспешили обратно. Мимоходом Ванда прихватила у загримированной Арлекином девушки какой-то буклет и быстро покатила обратно. Машина еле-еле ползла в гору - Ванда просто не могла отжимать газ

- увеличивая скорость, она сокращала жизнь своего счастья.

Было уже почти темно, когда "оппель" свернул на боковую дорожку, ведущую к покинутому утром отелю. Скорбно- молчаливый Амир благодарно и преданно посмотрел на свою спутницу. Портье встретил "супругов", как добрых знакомых и лично проводил их в номер, еще хранивший запах Вандиных духов.

И вот все повторилось заново. Они боялись смотреть на часы и лишь почерневшее окно тревожно сигналило о позднем времени. Освободившись от объятий не надолго затихшего любовника, Ванда набрала телефон клиники, рассеянно листая прихваченный у Арлекинихи альбомчик. Это оказалась программка молодежной труппы, устраивающей ночные представления комедии Мольера в стиле старинного балагана.

Подошедшей телефону секретарше Динстлера Ванда просила передать мужу, что везет господина Амира на ночные представления и что их следует ожидать не ранее, чем к завтрашнему ужину. Она продолжала еще что-то рассказывать в телефон про чрезвычайный интерес гостя к театральному искусству, в то время как губы Амира совершали медленные ритуально-значительное путешествие по ее покрывшемуся вдруг испариной телу.

...К ужину театралы едва успели. Впрочем, могли и вовсе не торопиться: чем-то озадаченный Вольфи, осунувшийся, усталый Йохим - вот и вся компания, которой предстояло взахлеб рассказывать о магазинах, выставках и необыкновенно веселом спектакле. К счастью, никто особенно и не слушал. Йохим, проглотив еду без аппетита и сославшись на головную боль, отправился спать. Вольфганг же, переводя настороженный взгляд с Амира на Ванду, доложил что Кристоффер отправлен до утра в гости к соседям по случаю дня рождения их младшей дочери, а Макс, переутомленный бурным днем, мирно смотрит в своей комнате телевизор. Что-то в голосе Натана насторожило Амира и он резко поднявшись из-за стола, взбежал наверх по лестнице. Через минуту послышался громкий голос через перила с площадки второго этажа:

- Здравствуйте, тетя Ванда! Они уложили меня в постель, говорят, что я перегрелся на солнце! Обняв мальчика за плечи, Амир осторожно, но настойчиво отправил его визжащую телеголосами комнату. Но и минутного взгляда на Максима Ванде оказалось достаточно, она поняла, что Пинмалион начал свою работу...

6 Йохим проработал две ночи над усыпленным мальчиком. теперь он действовал чрезвычайно осторожно, позволял себе двигаться крошечными шажками, не применяя сильных препаратов. После первого сеанса, во время которого пальцы лишь слегка надавливая, поглаживали скуловые и лобные кости, Йохиму вообще показалось, что все было впустую: костные ткани совсем не размягчились, не меняя формы. Зря глядел на них Хосейн с крупного фотографического портрета - ничего общего с ним в чертах мальчика пока не было. Отсрочка с возвращением Ванды его очень устраивала - не хотелось работать в присутствии Амира, бдительно следящего за каждым его жестом.