Поцелуй небес

— Я не посмел бы обращаться к тебе сейчас, если бы мог справиться один. Мог обойтись без Пигмалиона… Я не имею права медлить, не смею доверять посторонним, не хочу воспользоваться прикрытием организации… Наконец — я не могу встать к операционному столу сам! — Браун перевел дух и горячо продолжал: — Я вообще могу в этой ситуации Ехи, очень мало. А должен сделать почти невозможное: спасти единственный живой росток, оставшийся от моего учителя… Эту русскую девочку ожидает участь Ванды. Она должна, пойми ты, должна жить! Йохим молчал и торопясь предвосхитить его возражения, Остин перешел к делу:

— Я все продумал. Ты быстро и абсолютно тайно сделаешь ей любое другое лицо, я — новые документы. Потом спрячу на время где-нибудь в отдалении. А после, когда все утихнет и нам, я надеюсь, удастся усмирить этих восточных фанатиков, девушка начнет новую жизнь. Йохим отстраненно слушал план Брауна, думая о том, что его рождественская молитва о судьбе сироты начинает действовать.

— Когда и где? — спросил он коротко.

— Завтра. Собери все необходимое, за тобой приедет старый знакомый Мио Луми. Место тебе тоже известно, вы уже там однажды поработали над милым болгарином. Тебе достаточно трех дней? Вот и отлично — работа простая, изобретать ничего не надо. Какие-нибудь маленькие штрихи, меняющие внешность. Главное — другой типаж.

— Ты просишь Родена поработать каменотесом? — усмехнулся Йохим.

— Извините, маэстро, мне приходится обращаться к золотых дел мастеру, когда я должен вызвать слесаря. Впрочем, если Виктория похорошеет, — мне не будет слишком неприятно. — Остин задумался. — Хотя эмоции и шутки здесь неуместны. Мы спасаем жизнь, а выжить в такой ситуации незаметной дурнушке намного проще. Может быть правильней будет взять курс на неприметную миловидность. Лицо, которое не запомнишь и не узнаешь в толпе даже после долгой беседы… В конце концов — Вика славная и умненькая девочка, она сумеет стать счастливой. Надо только немного помочь ей расправить плечи.

— Крылья, — уточнил Йохим. — Помочь ей расправить крылья и гадкий и гадкий утенок, как обещают сказочники, обязательно почувствует себя лебедем… Договорившись с Динстлером, Остин пригласил к себе в кабинет Викторию. Осталось совсем немного — убедить ее в необходимости спасения. Еще два дня назад он был бы уверен в обреченности своих усилий: погруженная в депрессию девушка не только не цеплялась за жизнь, но со всей очевидностью ею пренебрегала. Куда проще было бы уговорить ее проглотить мышьяк, чем пробежать сто метров, спасаясь от преследования. Но вчера что-то произошло — это необычное оживление Виктории, ее разговорчивость, подъем сил, последовавший после звонка брата. Похоже, кризис миновал и молодость победила, инстинктивно взяв курс на выживание.

— Садись, Вика, нам предстоит долгий разговор. Опускаю философское вступление, цитаты классиков, а также божественную проповедь. Давай исходить из очевидного: ты молода, ты дорога своим близким, а, значит, ты должна жить, — Остин отметил, как на лице девушки появляется удивление. Мы попали в трудную ситуацию и чтобы сохранить жизнь нужно бороться… Поверь мне, я сейчас говорю только то, что сказал бы твой отец. Считай, что я произношу его слова. — Остин замолчал, ожидая возражений, но Вика сидела смирно, сложив на коленях руки.

— Что я должна сделать для этого? — тихо спросила она.

— Довериться мне и доктору Динстлеру, а прежде всего — хорошенько уяснить ситуацию… Максим — еще ребенок, он просил своих влиятельных опекунов о разговоре с тобой и ему позволили сделать это вчера. Не из добрых чувств, увы. Таким образом они дали знать, что осведомлены о месте твоего пребывания. — Браун помедлил, испытывающе посмотрев в светлые растерянные глаза. — Сейчас, девочка, я открою тебе нечто очень важное, что известно только узкому кругу посвященных. Ты должна тут же забыть все, что услышишь и никому ни при каких обстоятельствах не обмолвиться, не проговориться, не намекнуть. Поклянись своей совестью и честью, что будешь выполнять мое условие: пойми речь идет о жизни многих и многих людей.

— Клянусь забыть. Клянусь своим прадедом, дедом и памятью отца… и всеми, кто дорог мне, — прошептала Виктория. Остин и не подозревал, что помогло ему трудном разговоре с девочкой. Всю ночь она читала стихи Жан-Поля и настроение возвышенного победного самоотречения вдохновляло ее стойкость. «Баллада о Жанне Д'Арк» потрясла ее — как тонко почувствовал Жан-Поль смятение и радость уходящей из жизни девушки! Как хотела бы Виктория пылать в этом костре, зная, что из толпы следят за ней глаза влюбленного поэта… Перспектива предстоящих испытаний лишь прибавила Виктории сил, а доверие Брауна вдохновляло на подвиг.