Поцелуй небес

И наконец — случилось. Все равно неожиданно, тревожно и страшно. Почти сутки длились у Евгении схватки и все это время просидел в вестибюле будущий отец под кумачовым плакатом «Беременность — естественное состояние советской женщины».

В 9 часов утра 17 февраля ему сообщили, что Евгения благополучно родила дочь — значит, как условились заранее — Викторию. Вечером Алексея пустили к жене лишь только потому, что находился он здесь на особом положении. Во-первых, следующим утром должен был возвращаться в Свердловск на работу, а во-вторых, — пользовался актер особой симпатией медперсонала. Леше разрешили посидеть у постели жены и даже немного подержать в руках легонький, пахнущий молоком и дезинфекцией пакетик — 3 кг.500 г., 63 см. Беленькая, с бесцветным пухом на макушке и крохотными беспокойными ручками — Виктория…

Еще три дня после отъезда мужа, стояли на тумбочке у кровати Евгении его тюльпаны — алые, крепенькие, с узкими острыми мордочками, перетянутыми тонкими резинками. Три десятка — прямо с рынка, в хрустящем целлофане.

— Сколько же твой за эти цветочки отвалили? Небось рублей сорок, — гадала нянечка, любуясь цветами, а главное — нерасчетливостью циркача. Другой бы лучше на продукты поистратился и три гвоздики притащил. Этому же, в первую очередь красоту подавай. Вот что значит Артист!

Когда Евгения освободила бутоны от резинок, они распахнулись прямо на глазах огромными лаково-алыми солнцами. И к вечеру опали… Начала Евгения ждать лета, то есть возвращения мужа и растила дочь, не упуская возможности продемонстрировать окружающим полную удовлетворенность своей женской долей — носилась с письмами и телеграммами, приходившими непривычно часто, но не как положено, к праздникам, а — ни с того, ни с сего — в порыве чувств. Будто такая уж необходимость посылать через тысячи километров телеграфный текст, содержащий всего три слова «скучаю люблю Леша».

А вот снимки, сделанные цирковым фотографом для альбома новой программы, посвященной исключительно аттракциону Караевых — «Кавказские напевы», Евгения показывала всем, красная от гордого бахвальства. В «семье» джигитов появилась пара молодых парней, выпускников циркового училища и одна барышня-гимнастка, взявшая на себя основную женскую партию. Аттракцион, собственно, стал маленьким спектаклем, отлично срежиссированной серией зарисовок кавказского быта, — погони и скачки, мирный отдых селения с неизбежными конными соревнованиями джигитов и состязаниями стрелков и, наконец, свадебный той — с песнями и танцами, с умыканием невесты и финальным выездом новобрачных на белом коне. В качестве соавтора сценария и сорежиссера в программе был указан Алексей, он же принимал ведущее участие в танцевальном и стрелковом номере. Не понравилось только Евгении, что на фотографиях рабочих моментов, ее муж почему-то фигурировал и в роли Жениха, держащего перед собой в седле смущенную Невесту. Особенно хорошо были видны его руки, обхватившие чужой стан крепко и бережно. Евгении сильно хотелось плакать, а Татьяна Ивановна заводилась вообще с пол оборота, при виде трудовых успехов зятя.

Да какая Евгении польза от того, что беглый муж пишет и звонит чуть не каждый день и посылку прислал — меховые крошечные унты и варежки для дочери — огромные, годика на три.

— Это как понимать? Супруг твой, я вижу, рассчитывает только к детскому саду объявится, — хмыкала Татьяна Ивановна, рассматривая вещи. Ты должна что-то решить, Евгения. Девочка растет, а Алексей никак не взрослеет. Хватит ему по стране мотаться. У тебя работа нормальная и его со временем хорошо пристроим. Квартиру в новом доме скоро получите. Надо жизнь устраивать, на что-то решиться наконец.

Лето Алексей просидел дома, вернее на даче — в доме Жениной бабушки под Клином с женой и ребенком. Девочка была еще совсем крохотная и забот домашних полно — воду таскать, кипятить, за продуктами на велосипеде в сельпо ездить, дров наколоть, в городе помогать, крышу чинить… Закрутился Алексей со всем этим, а когда опомнился в конце августа, то засомневался.

— Уж и цирковой ли он? Или так и жил здесь с огуречными парниками, соседскими курами и детским манежем, выставляемым в теплые дни под сиреневые кусты? Работа простая, мужицкая, добрая. Жена тихая под боком и дитя веселенькое, уже что-то по своему лепечущее и начавшее приучаться к горшку. А вечера, а зори, а вылазки за грибами и пару посиделок с удочкой у спящего озера! Разве плохо тебе, Алексей?

И лишь только впустил он себе в душу эту мысль — остаться, прижиться, обзавестись хозяйством, зажить как люди, восстала душа, негодованием вспыхнула. Не ожидал Алексей, что лишь теоретически предполагаемое расставание с цирком, поднимет такую неуемную бурю негодования.

— Не могу я, хоть режь — не могу! Больной что ли, наркоман — не знаю. Нет мне житья без цирка, — сообщил он Жене в конце августа, как отрубил. — Без тебя тоже не могу… — Добавил помолчав и в сердцах метнул топор в березовый ствол. Лезвие впилось точно посередке вырезанного им как-то в приливе нежных чувств, сердца.