Алексей посадил жену в мягкий вагон скорого поезда «Киев-Москва», загрузив все полки огромным багажом — чемоданы с зимними вещами, ящики книг и всяких мелочей, с которыми было жалко расстаться, корзинка ранней украинской клубники и черешни, пакеты с провизией и Викиными куклами. Еще бы — они не были дома почти два года! Два сезона — сплошные гастроли, а все прошлое лето Женя с дочерью провели в станице Караевых, где отдыхала и работала вся цирковая «семья» наездников. Были приглашены сюда и родители Евгении. Дороговы визитом остались довольны — Алексей чувствовал себя уверенно и прочно, Виктория загорела, окрепла, с удовольствием демонстрируя деду и бабе свои успехи в верховой езде. Она вместе с отцом сделала несколько кругов на лошади и даже постояла сама в седле, опасливо расставив ручки и рухнув, наконец, в объятия Алексея. А вот была ли счастлива Евгения тем летом? Сидя у окна набиравшего скорость поезда, Евгения поняла: да она была очень счастлива! И до чего же больно сейчас за оставленного на перроне Алексея — такого растерянного и одинокого, какими кажутся все, разделенные вагонным стеклом на «провожающих» и «провожаемых», т. е. обреченные на разлуку. Ей стало вдруг стыдно скрытых от мужа планов и надежд, противоречащих, враждебных, в сущности, его надеждам и планам. Ей мучительно захотелось вернуться, объяснить Алексею все, выговориться, выплакаться и попросить его о помощи. Он обязательно поймет и поддержит даже если придется уступить, пройтись с садовыми ножницами по нежным побегам личной мечты.
— Мама, с нами поедут чужие дядя и тетя? Почему мы тогда папу не взяли? — приставала с вопросами Вика, наблюдая за размещением в купе посторонних пассажиров.
— Папа приедет к нам через месяц. И мы будем все вместе жить в Поварово, у бабушки. Ведь тебе нравится на даче, mon enfant? — прижала к себе дочку Евгения.
— Oui, maman. А Персик туда тоже приедет? — поинтересовалась Виктория, устраивая перед окном пучеглазую куклу. — Нет, детка. Теперь у тебя буде другая компания. Ведь ты помнишь бабу Ларису? А деда и тетю Лану?
И мысленно опережая во всю мощь несущийся среди розового майского вечера «скорый», Евгения оказалась дома, оглядывая все с новой любовью и нежностью.
— Ну, а в школе-то как у моих девчонок? — спросит она мать после вкусного ужина. — Светланка как живет?
Татьяна Ивановна подожмет губы и поставит на стол уже собранные для мытья грязные тарелки:
— Ты же знаешь, Женя, я вашу дружбу никогда не одобряла. А теперь и не знаю, что сказать… Не стала бы я на твоем месте к ней снова в подруги навязываться. Непутевая она, как ни крути — Чиканухина дочка!
Если бы Светлане Кончухиной, известной в городе как Чеканухина Ланка, кто-нибудь сказал, что в комфортабельном альпийском доме, неподалеку от французской Ривьеры проживает некая Ванда Леденц-Динстлер, похожая на ее как две капли воды, она, даже не посмеялась бы — не поняла бы шутку. А если бы когда-нибудь шутливы случай столкнул этих женщин, допустим, перед туалетным зеркалом некоего международного аэропорта, они скорей всего, разошлись бы, разлетелись в разные стороны, так и не заметив, что имеют одно лицо, фигуру, волосы. Замечено, что физическое сходство, как правило предопределяет совпадения более глубинные. Светлана и Ванда имели не только схожую жестикуляцию, мимику, манеру смеяться и хлопать ресницами, но и во многом совпадающую систему жизненных ценностей.
Они никогда не узнают о существовании друг друга, отмечая в один день свое рождение, накручивая на бигуди жидкие светлые пряди в определенном, однажды выбранном для себя порядке и присматривая в магазинах похожие по цвету и типу вещи. Если, конечно, можно найти что-то общее в Промтоварах Солнечногорска и бутиках европейских столиц.
Загадочные случайности, а речь идет именно о них, являются, по мнению представителей точных наук, проявлением неизвестных принципов мироздания, а по предположению гуманитариев — не более, чем насмешливой игрой судьбы. Так или иначе, но история зафиксировала немало случаев странных совпадений, словно подстроенных неким зловещим шутником.
Например, в книге Эдгара По «Рассказы Артура Гордона Пима», три мореплавателя в муках голода съедают юнгу — Ричарда Паркера, а несколько позже трое реальных членов экипажа яхты «Кружево» при аналогичных обстоятельствах поступают точно так же со своим юнгой, по имени Ричард Паркер. Трудно предположить, что именно знакомство с произведением Эдгара По и звучание самого имени несчастного юнги, возбудит аппетит обреченных матросов. Скорее — кто-то просто пошутил — судьба, или природа, а возможно, сбились программы какого-то глобального вселенского компьютера, продублировав заложенную в его память информацию. Произошла обычная ошибка, знакомая каждой канцелярии, имеющей дело с дубликатами.
Вот еще одна, довольно известная история, не оставляющая нам, если ей верить, ничего более, как просто развести руками.