Поцелуй осени

Он провел одной рукой по ее волосам, успокаивая, другой нащупал на стене выключатель. Вспыхнул свет, и пугающая чернота отступила. Лика словно впервые вдруг увидела, что находится у себя дома, в безопасности, что по углам прячутся не смерть и ужас, а разве что клубки пыли, которые она, будучи безалаберной хозяйкой, месяцами забывает выметать. Андрей смотрел на нее сверху вниз, улыбаясь, и почему-то ей стало легче, словно отчаяние, охватившее ее в этот промозглый вечер, отступило, рассеялось, столкнувшись с его жизненной силой. Он сбросил плащ и продемонстрировал Лике пузатую бутылку виски:

— Я тут захватил по дороге. Не помешает?

— Ох, еще как не помешает, — кивнула она. — Проходи!

Они вошли в комнату, и Андрей скептически оглядел ее скудную обстановку — старый продавленный диван в углу, перевезенный с дедовской квартиры, узкий шкаф, тумбочка с телевизором, у окна — компьютерный стол, заваленный горой разрозненных листков бумаги. — М-да… Обстановочка-то не боярская, — улыбнулся он. — Где же нам расположиться?

— А вот здесь. — Лика уселась прямо на пол, прислонившись спиной к дивану.

— Пикник, значит? — кивнул он. — Идет. Где у тебя стаканы? И вот еще что… — Он остановился у порога, пристально поглядел на Лику. — Ты когда ела нормально в последний раз?

— Я… — Лика смешалась, неопределенно покрутила в воздухе пальцами.

— Все ясно, — оборвал Андрей. — Ладно, сиди, я сейчас.

Через несколько минут она уже уплетала приготовленную Андреем яичницу, прихлебывала янтарную, обжигающую рот и разливающую мягкое тепло по телу жидкость из стакана. — Господи, друг мой, тебя здесь совсем не кормят? — сказал Андрей, глядя, как жадно набросилась она на еду.

Лика лишь отмахнулась и пригубила еще виски из стакана. То ли под действием алкоголя и сытной еды, то ли просто от присутствия рядом этого сильного, надежного мужчины дрожь стала отступать, неохотно сдавать позиции. И Лика сбросила с плеч куртку, села свободнее. Андрей потянулся к ней, взялся теплыми ладонями за ее тонкие запястья, спросил:

— Что же все-таки случилось?

И Лика, словно повинуясь исходящей от него силе, стала торопливо рассказывать, захлебываясь словами, изредка судорожно всхлипывая. Рассказывать об этих ужасных двух неделях, о постоянном дежурстве у Белого дома, о толпах, о смятых, раздавленных людях, об орудующих милицейских дубинках. О юноше с испуганными глазами, с лица которого она стирала кровь. О застреленном случайной пулей Вадьке с третьего канала, о накрытых белым трупах на мостовой, о тяжелом гуле танков в предрассветной тишине.

Андрей слушал, не перебивая, между пшеничных бровей собирались мелкие морщинки, широкая ладонь с чуть красноватыми выступающими костяшками успокаивающе поглаживала Ликину руку.

— И вот сегодня, наконец, когда все кончилось, и я оказалась дома… — сбивчиво повествовала Лика, — я поняла вдруг… Не знаю, как тебе объяснить. Что все это так бессмысленно. Если человеческая жизнь ничего не стоит, если люди только и ждут малейшего повода, чтобы кинуться друг на друга… Не на врагов, понимаешь? На своих же… И зачем тогда все, что я делаю? Для кого это нужно? Кого это чему-нибудь научит?

Она сбилась и замолчала, и тогда заговорил Андрей. Голос его звучал мягко, тягуче, обволакивал ее, успокаивая.

— Бедная моя девочка! Переживать за судьбы человечества бессмысленно, не хватит души. Люди всегда были такими — глупыми и жестокими. За последние две тысячи лет они не изменились ни на йоту. А ты… Ты не в ответе за каждого человека на земле, не пытайся взвалить это на себя.

— Но получается… Получается, что я работаю на стороне зла? — отчаянно выговорила Лика.

— Конечно, на стороне мирового зла, — беззлобно рассмеялся он. — Послушай, дружок, не переживай ты за человечество, ничего с ним не будет, оно само о себе позаботится. А ты… Ты просто делаешь то, что тебе делать интересно. Ну представь, что твоя работа — вышивать крестиком. Ты бы тоже мучилась, что она не спасет людей от ядерной войны?

— Но тогда ведь получается — все бессмысленно… — растерянно протянула Лика.

— Конечно, бессмысленно, — улыбнулся он. — Этим жизнь и прекрасна, своей полнейшей бессмысленностью и случайностью. Выпей-ка еще.

Он плеснул виски в опустевший стакан. Лика залпом опрокинула в рот крепкий ячменный напиток. Левая бровь Андрея чуть вздернулась:

— Я смотрю, ты тут неплохо зашибаешь, а? — погрозил ей пальцем он. — Это все твои огорчения? Или еще что-то беспокоит? Рассказывай, пользуйся случаем, пока с тобой добрый доктор.

Лика потупилась, уставилась в пол, провела пальцем по вытертому паркету. Не станет, не может она рассказывать Андрею о своих тоскливых мыслях, мучивших ее весь вечер. Об одиночестве, холодом заползавшем в душу, об ощущении полной своей ненужности, о том, что прожитая жизнь вдруг представилась ей чередой бессмысленных потерь. Ведь рассказывать о таком означает навязываться, просить — будь со мной, спаси, останься здесь навсегда. Раскрыться, подставить под удар незащищенную душу. Нет, это слишком страшно!

— Наверное, это все, — не поднимая глаз, ответила она.