Поцелуй осени

И те короткие моменты счастья, радости, когда она чувствовала себя по-настоящему живой, человеком, женщиной, отчего-то совсем не тянули ее за собой, возвращая к жизни, а всплывали в памяти какими-то блеклыми, скучными эпизодами… Для чего все это было — прекрасный принц Никита, бросивший ее одну в замерзшем поселке, друг юности Андрей, решивший подзагулять на забытой родине от беременной жены и с этой целью воспользовавшийся ее доверчивостью? Вся эта ее суета, бег белки в колесе — зачем? Кому это все было нужно? Определенно никому, и прежде всего ей. Она — лишняя, теперь к тому же отработанный материал. Самое время уйти. Исчезнуть. И даже не царственно и торжественно удалиться, поскольку ее и не хватится никто, а именно исчезнуть, будто ее и не существовало вовсе.

Лика все вглядывалась в зимнее небо, казавшееся ей теперь символом вселенского предательства, вот оно — поманило и бросило, вскружило в детстве голову самолетами, рассекающими его бесконечный простор, оставляющими за собой воздушные ребристые шлейфы… Все это теперь казалось пустой, набившей оскомину декорациией.

В палату незаметно вошла пожилая сердобольная медсестра и о чем-то участливо осведомилась. Лика не ответила, покорно прикрыла глаза. Медсестра сделала еще один обезболивающий укол и со вздохом притворила дверь палаты. Лика провалилась в забытье.

Снег все сыпался и сыпался с провисшего меж тонких голых ветвей ватного неба. Порывами набегал ветер, взметая снежную шелуху, бросая горстями в лицо, заставляя жмуриться и прикрывать глаза рукой. Ноги вязли в сугробах, и идти вперед не было никакой возможности. Но Лика знала, идти нужно. Сдаться, упасть в такой мягкий, такой манящий снег, свернуться клубком, уснуть — это смерть. Надо было во что бы то ни стало пробраться вперед, туда, где чернел на покосившихся деревянных ступенях мужской силуэт. Лика шагнула вперед, нога завязла в снегу, она потеряла равновесие и рухнула, едва успев выставить руки. Подняться не было сил, и Лика, пытаясь ползти, выплевывая изо рта кислый снег, отчаянно закричала, в надежде привлечь к себе внимание отвернувшегося мужчины:

— Андрей!

Поначалу она и сама удивилась имени, сорвавшемуся с ее губ. Разве это Андрей? Разве не Никита ждет ее на крыльце чужой дачи? Лица его не видно, да и общий облик невозможно разглядеть за укутывавшей все вокруг белой пеленой. Но уже через секунду она точно знала, чувствовала всей кожей — конечно, это Андрей, не может быть никто другой.

— Андрей! — собрав все силы, крикнула она.

Человек обернулся, прищурился и протянул к ней руку.

— Белова, к тебе! — объявила дюжая мужеподобная санитарка, заглянув в палату. Лика провела рукой по лицу, пытаясь стряхнуть тяжелый, мутный сон, подтянувшись на локтях, приподнялась на кровати, прислонилась к металлической спинке. Потом ощупала марлевую повязку на голове. Ну и вид у нее, должно быть, прямо-таки только что прооперированный Шариков. Правильно, ее же лишь вчера перевели в общую палату, как еще она должна выглядеть? Сашка забегал утром, обещал, что приведет делегацию сочувствующих из Останкино, но ближе к концу недели. Сегодня она никого не ждала. Вот если только… Если только это Андрей материализовался из ее сна, ощутил каким-то особым чутьем, что ей плохо, и примчался спасать.

Дверь палаты приотворилась, сердце подскочило и стукнулось о ребра, и в помещение вдруг вошел Пирс Джонсон, смешной в нелепо сидящем на его широкоплечей фигуре белом халате.

— Пирс! Какой сюрприз! — Лика попыталась скрыть разочарование.

Впрочем, американец, кажется, даже и не подумал, что она ждала кого-то другого. Он поискал глазами, куда присесть, пододвинул к Ликиной кровати покосившийся деревянный стул и устроился на нем. Соседки по палате, еще секунду назад шумно обсуждавшие очередную серию латиноамериканского мыла, притихли и восхищенно воззрились на появившееся в комнате голубоглазое, душистое чудо. Подумать только, живой американец, глянцевый, словно сошедший с рекламы «Мальборо». И к кому бы вы думали? К этой тощей, себе на уме коротышке с пробитой башкой.

— Здравствуйте, Элеонора, как ваше самочувствие сегодня? Все еще недомогаете? — участливо осведомился Джонсон.

— Ничего, уже лучше, спасибо, — улыбнулась Лика и добавила тихо, кивнув на затаивших дыхание соседок: — Давайте перейдем на английский.

— Охотно! — отозвался Пирс.

Он внимательно всмотрелся в ее бескровное лицо светло-голубыми, будто выгоревшими, глазами и спросил по-английски:

— Значит, ваше журналистское расследование закончилось крахом?