Поцелуй осени

— Да? — коротко откликнулся на том конце провода румяный выходец из страны грез.

— Добрый день, Пирс, это Лика, — представилась она. — Я… Я согласна на ваше предложение.

12

За мутным заплеванным окном электрички лениво летели мохнатые снежинки. Колеса мерно отстукивали пролетающие километры. Проплывали мимо серые покосившиеся домишки, сараи, столбы линий электропередачи.

Лика, прислонившись к вибрирующей стене тамбура, затягивалась сигаретой. Странно, как быстро пролетает жизнь. В детстве кажется, один день тянется и тянется бесконечно, и до вечера успеваешь прожить несколько жизней. А затем этот вечный поезд набирает обороты, разгоняется, летит вперед, и ты едва успеваешь поймать глазами мелькающие за окнами картинки. Вот будто только вчера так же тряслась она в прокуренном тамбуре, собирая силы для разговора с Никитой. А между тем прошло уже пятнадцать лет, и даже лицо человека, казавшегося тогда единственным светом и смыслом жизни, почти стерлось из памяти.

И ведь совсем недавно Андрей, молодой, беспечный, смешливый, останавливал ее под заснеженными елками, стряхивал с волос снежинки и плотнее натягивал на уши шапку. Куда подевалась теперь та строптивая девчонка, готовая в любую минуту фыркнуть, высмеять своего закадычного друга и, размахнувшись, лихо запустить в него снежком?

Где искать опаленную солнцем и смертью суровую девушку-воина, твердо и решительно прощающуюся с брутальным Мерковичем в саду у занесенной снегом калитки? Все эти абсолютно разные и, как теперь казалось, донельзя чужие ей женщины остались в далеком прошлом, пронеслись мимо, высадились на заброшенных полустанках памяти.

Электричка затормозила у платформы подмосковного Шереметьева, Лика вышла из вагона, привычно огляделась по сторонам. Вот он, небольшой летный микрорайон, где получил когда-то заслуженные квадратные метры бравый военный летчик Константин Белов. Интересно, каким он был тогда? Если верить фотографиям — высоченным, широкоплечим, с глубокими внимательными глазами и почти не улыбающимся ртом. Сюда он привез молодую жену, Нинку, на удивление всего местного женского коллектива, здесь ведь и своих невест было пруд пруди, скосила мужиков война, штабелями уложила в братские могилы. А дед, коренной белорус, расторопно сменивший фамилию Беляй на Белов, взял в жены маленькую, вертлявую, шумную, некрасивую Нинку, словно воплощающую в себе простонародную житейскую хватку. И прожил с ней всю жизнь, от зари до самого своего конца. Эх, дедушка, дедушка, видишь ли ты меня сейчас, свою непослушную проказницу, свою любимую внученьку? Жалеешь ли меня там так, как умел жалеть здесь, или ТАМ, там уже все мирское становится неважно? Ничего и никто?.. Здесь родилась и выросла ваша дочь Оленька, тоненькая блондиночка с круглыми, очень наивными глазами. Любимая дочь и нелюбящая мать. Жаль только, что образ той очаровательной девчушки навсегда вытеснила та, другая женщина, постаревшая, расплывшаяся, истеричная, в день похорон своей матери явившаяся делить дедову квартиру.

Вот под этой липой мастерила кукол из одуванчиков маленькая Лика, замкнутая, необщительная, испуганным волчонком косящаяся на пробегающих по двору детей…

Лика по знакомой тропинке направилась к дому, вошла в палисадник, почти по щиколотку провалившись в снег, стянув перчатку, погладила ладонью шершавый липовый ствол. Задрала голову, отыскивая глазами окно своей детской комнаты. Четыре снизу и три справа — вот оно. Занавеска теперь другая, не прежняя, голубая, расшитая райскими птицами с длинными кудрявыми хвостами, и бабкиных горшков с вонючей геранью на подоконнике больше нет. Да и с соседнего окна, окна дедовской комнаты, пропала некогда склеенная внучкой с дедом в соавторстве модель военного самолета. Вместо него прижимает нос к стеклу плюшевый Микки Маус. Ну что ж, новое время, новые песни… Прощай, мой дом, мой единственный милый дом, где когда-то, много лет назад меня любили, обо мне заботились, оберегая, будто закрывая могучим крылом от всех человеческих несчастий, свою болезную внучку.

Лика вернулась на дорожку и направилась к автобусной остановке, протряслась в ржавом «пазике» до старого кладбища, темнеющего каменными могильными памятниками на опушке леса. Когда-то в детстве она боялась проходить мимо, зажмуривалась и мчалась, не разбирая дороги. Казалось, того и гляди, из могил повылезают истощенные длиннобородые мертвецы и утащат ее, беспомощную малышку, под землю. Теперь Лика твердо знала, смерть не имеет ничего общего с мистическим ужасом и фантазиями, созданными ее не в меру романтическим сознанием. Смерть — это обыденность, данность, растерянное и досадливое выражение на лицах людей, оказавшихся поблизости. Не страшно, нет, противно и глупо.