– Боже правый… – пробормотала она. – Простите меня. Я ничего не знала… – Она глянула на обложку. – Тысяча девятьсот пятидесятый.
– Он есть и в ежегоднике сорок девятого года, – сказал Гант. – Он учился в Стоддарде два года, а затем перевёлся в Колдуэлл.
– Боже, – повторила она. – Разве не забавно? Может, он знал Дороти. – Казалось, что ей приятна такая мысль, словно тут отыскалась дополнительная ниточка, связывающая её возлюбленного с нею. Взгляд её опять упал на снимок.
– Он вообще никогда не упоминал об этом? – спросил Гант, несмотря на протестующие гримасы Кингшипа.
– Как, нет, он никогда не говорил и…
Медленно она оторвала взгляд от книги, только сейчас начиная замечать обеспокоенность и нервозность своих собеседников.
– Что такое? – поинтересовалась она.
– Ничего, – ответил Кингшип и бросил взгляд на Ганта, рассчитывая на его поддержку.
– Тогда почему вы стоите здесь, как будто… – Она снова посмотрела на книгу, потом – опять на отца. У неё вдруг сдавило горло. – Поэтому вы сюда и пришли, сказать мне это? – спросила она.
– Мы… мы только хотели проверить, знаешь ли ты, вот и всё.
– Зачем?
– Просто хотели проверить, и всё.
Она впилась глазами в Ганта.
– Зачем?
– Зачем Баду надо было скрывать это, – вопросом на вопрос ответил Гант, – если только он…
– Гант! – вскричал Кингшип.
–
– Почему девушке, на которой он женится, не следует знать, что он два года провёл в Стоддарде, – не сдавался Гант, – если только он не был как-то связан с Дороти?
–
Лицо Кингшипа нервно подёргивалось, как если бы на него бросало ветром пригоршни пыли.
– Сколько ты ему платишь? – ледяным голосом спросила Мэрион.
– Плачу ему?
– За вынюхивание! – взорвалась она. – За разгребание грязи! За
– Он сам пришёл ко мне, Мэрион!
– Ну да, он выскочил чисто
– Я увидел заметку в «Таймс», – сказал Гант.
Мэрион гневно посмотрела на отца.
– Ты клялся, что не будешь этого делать, – сказала она с горечью. – Клялся! Тебе
– Я и
Мэрион повернулась к ним спиной.
– Я думала, ты изменился, – сказала она. – На самом деле думала. Думала, тебе нравится Бад. Я думала, что
– Мэрион…
– Нет, не можешь, раз делаешь такое. Квартира, работа – и в то же время вот
–
– Ничего? Я
– Вы не правильно это поняли, мисс Кингшип, – вмешался Гант. – Это у
– Видишь? – взмолился Кингшип. – Он пришёл ко мне сам.
Мэрион уставилась на Ганта.
– А кто вы такой? С чего вы решили, что это ваше дело?
– Я знал Эллен.
– Понимаю, – огрызнулась она. – Вы знаете Бада?
– Никогда не имел удовольствия.
– Тогда объясните мне, пожалуйста, что вы тут делаете, бросая на него обвинения у него за спиной!
– Это целая история…
– Вы сказали достаточно, – прервал его Кингшип.
– Вы ревнуете к Баду? – спросила Мэрион. – Это так? Потому что Эллен предпочла его вам?
– Именно, – подтвердил Гант сухо. – Меня снедает ревность.
– А вы слышали про законы о клевете? – наседала она.
Кингшип бочком пробирался к выходу, глазами делая знаки Ганту.
– Да, – согласилась Мэрион. – Вам лучше уйти.
– Одну минутку, – сказала она, когда Гант уже открыл дверь, собираясь выйти. – Теперь это прекратится?
– Здесь нечему
– Кто бы за этим ни стоял, – она посмотрела на Ганта, – это должно быть прекращено. Мы никогда не говорили про учёбу. И почему мы были должны, ведь Эллен?.. Для этого просто не пришло время.
– Хорошо, Мэрион, – сказал Кингшип, – хорошо. – Последовав за Гантом в коридор, он обернулся, чтобы закрыть за собой дверь.
– Это должно быть прекращено, – повторила она.
– Хорошо, – он замешкался, затем продолжил упавшим голосом: – Вы всё-таки придёте вечером, правда, Мэрион?
Она поджала губы. Задумалась на мгновенье.
– Потому что не хочу омрачать радость матери Бада, – наконец сказала она.
Кингшип закрыл дверь.
Они проследовали в аптеку на Лексингтон Авеню, где Гант взял кофе и вишнёвый пирог, а Кингшип – стакан молока.
– Пока нормально, – подытожил Гант.