Поцелуй перед смертью

Он наполнил желатиновые чашечки порошком, пропустив его через воронку, свёрнутую из листа бумаги, а затем надел на них чашечки размером чуть больше, вторые половинки капсул. На всё ушёл почти час; первые две капсулы он испортил: одну раздавил, а другая размокла от испарины, покрывавшей его пальцы, — и только следующие две пилюли получились как надо.

Покончив с этой процедурой, он отнёс поврежденные капсулы, пустые оболочки и оставшийся порошок в ванную комнату и спустил всё в унитаз. То же самое он сделал с листком бумаги, послужившим в свёрнутом виде воронкой для пересыпаемого мышьяка, и с конвертами, в которых принёс порошок, прежде разорвав их в мелкие клочки. Затем он поместил капсулы с мышьяком в свежий конверт и спрятал его в нижнем ящичке бюро, под пижамой и рекламными проспектами "Кингшип Коппер", при виде которых на лице у него появилась кривая ухмылка.

В одной из тех книг, что он читал сегодня днём, было сказано, что смертельная доза мышьяка колеблется от одной десятой до половины грамма. По его приблизительному подсчёту, две изготовленные им капсулы вместе содержали пять граммов.

6

В среду он следовал рутине расписания, посетив все занятия, но чувствовал себя частью окружавшей его действительности не больше, чем водолаз ощущает себя частью того враждебного мира, в который погружается в специальном подводном колоколе. Вся его энергия была обращена внутрь его самого, сфокусирована на мыслях о том, как перехитрить Дороти и заставить её написать предсмертную записку или, если эта затея не выгорит, суметь подстроить её смерть так, чтоб она сама казалась её виновником. В этом состоянии горячей сосредоточенности он невольно забыл про своё притворство относительно того, решил он или не решил довести свой план до конца: да, он собирается убить её; у него есть яд, и он знает, как надо его применить; остаётся только одна проблема, и он настроен её решить. Временами в течение дня, когда чей-нибудь громкий голос или скрип мела по доске на мгновение возвращал его к окружавшей его обстановке, он смотрел на своих товарищей с лёгким удивлением. Видя, как они морщат лбы над строфою Браунинга или высказыванием Канта, он испытывал такое чувство, будто внезапно наткнулся на компанию взрослых, играющих в "классики".

Урок испанского был последним в этот день, причём, он должен был закончиться контрольной, чем-то вроде предварительного экзамена. По этому предмету у него были самые слабые отметки, и он заставил себя переключиться со своих мыслей на перевод страницы цветистого испанского романа, который они проходили.

Что помогло ему, характер ли задания, над которым он корпел, а может быть, наоборот, сравнительная лёгкость этой работы после напряжённых умственных усилий целого дня, он не мог сказать. Но только идея пришла ему во время перевода. Она явилась полностью сформировавшейся; это был отличный план, совершенно беспроигрышный, не способный вызвать у Дороти никаких подозрений. Он настолько увлёкся, прокручивая его в своём воображении, что за отпущенное на контрольную время успел перевести только половину заданной страницы. Грозящий ему неуд мало беспокоил его. Завтра к десяти утра Дороти напишет свою предсмертную записку.

Вечером его домовладелица ушла на собрание общества Восточной Звезды, и он привёл Дороти к себе. Никогда она не видела его таким чутким и нежным, как теперь. Да, она нравилась ему, многое привлекало его в ней; и ещё на него действовал тот факт, что эти два часа вместе — последнее, чему она сможет порадоваться.

Дороти же решила, что он такой нежный и пылкий в предвкушении их скорой женитьбы. Она не была верующей, однако в глубине души считала, что в супружестве есть что-то священное.

Потом они отправились в небольшой ресторанчик неподалёку от кампуса. Скромное заведение не пользовалось популярностью у студентов; пожилой владелец, при всех его потугах украсить окна ресторана лентами из синей и белой гофрированной бумаги, а также университетскими флажками, не переваривал эту беспокойную и не слишком-то благонамеренную публику.

Расположившись в одной из боковых кабинок, отделённых друг от друга перегородками, выкрашенными в синий цвет, они заказали чизбургеры и шоколадные пирожные. Дороти болтала что-то о новом типе книжного шкафа, раскладывающегося в полноразмерный обеденный стол. Он кивал ей без энтузиазма, дожидаясь паузы в её монологе.

— А, кстати, — заметил он, — та фотография, что я тебе дал, она всё ещё у тебя? Мой снимок?

— Конечно, у меня.

— Слушай, дай мне его назад, на пару дней. Хочу снять копию и послать матери. Выйдет дешевле, чем фотографироваться ещё раз.

Она извлекла зелёный бумажник из кармана пальто, сложенного на стуле рядом с ней.

— Ты рассказывал матери о нас?

— Нет, я ничего ей не говорил.

— Почему?

Он задумался на секунду.

— Ну, раз уж ты решила, что расскажешь своим после, я подумал, что мне тоже не стоит говорить. Пусть это будет наш секрет. — Он улыбнулся. — Ты ведь никому не говорила, да?