Поцелуй победителя

Кестрель разжала пальцы и уронила мотылька незнакомцу в руку. «Отдайте это вашему губернатору, — произнесла она. — Скажите Арину…» Договорить ей не дали. Стражники заметили, что Кестрель просунула руку через решетку. Они обыскали гэррани, но отпустили, поскольку ничего не нашли. Что, если мотылек утонул в грязи, и стража его не заметила. Окно было высоко. Кестрель не могла разглядеть.

Но если гэррани добрался до Арина и передал ему послание, разве тот не поймет, что она сделала и почему отправилась в изгнание? Кестрель перебрала в уме фрагменты своей истории. Мотылек — знак безымянного шпиона Арина. Повозка, которая направляется на север. Даже если незнакомец, встреченный на дороге, не узнал Кестрель, он сможет описать ее губернатору, верно? По крайней мере, скажет, что валорианка дала ему мертвого мотылька. Арин умен, он догадается. Он всегда был догадливым. И слепым.

«Ради тебя я готова на все», — написала Кестрель в письме, которое попало в руки ее отцу. Она верила в эти слова, когда торопливо царапала их на листке бумаги, но на самом деле солгала. Кестрель не сделала того, о чем просил Арин. Она отказала ему в честности, даже когда он умолял сказать правду. Притворилась жестокой и бессердечной пустышкой. И Арин поверил. Думая об этом, Кестрель начинала его ненавидеть. Поэтому она поспешила отбросить слабую надежду на то, что Арин узнает о ее беде и придет на помощь. Дурацкий план. Вернее, это и планом-то назвать нельзя. Следовало придумать что-нибудь получше.

Наркотики добавляли во всю еду и воду. В первое утро в лагере Кестрель покормили во дворе вместе с другими узниками, которые вышли из своих камер. Они были словно глухи и немы, их лица застыли. Колонна потянулась за ворота лагеря, и в этот момент Кестрель почувствовала, как наркотик проник в кровь. Сердце бешено застучало.

Она не помнила, как оказалась у входа в шахту, но это ее почему-то совсем не испугало. Смутно осознав, что ей все равно, она испытала чувство сродни удовольствию. Ей хотелось двигаться. Взявшись за работу, Кестрель испытала облегчение. Кто-то — надзиратель? — дал ей две корзины. Кестрель охотно принялась наполнять их крошащимися кусками желтой серы, которые кучами лежали на земле. Туннели вели в глубь вулкана, и узники, что шли туда, были вооружены кирками. Кестрель оставили работать на поверхности. Одна мысль — камешек, выхваченный со дна мутной реки наркотического дурмана, — мелькнула у нее в голове: пока она новенькая, кирку ей не доверят.

У надзирателей на поясе висели хлысты. Наверняка это были не самые умные и искусные воины Валории, раз их послали служить в такую глушь. Они лениво приглядывали за узниками, которые послушно выполняли любые указания. Надзиратели же переговаривались, жалуясь друг другу на зловоние.

В шахте действительно стоял запах тухлых яиц. Кестрель тоже его чувствовала. Но это ее совсем не раздражало, как и пот, пропитавший платье. По телу то и дело пробегала дрожь — то ли от холода, то ли от нервного возбуждения, вызванного наркотиком. Кестрель раз за разом доверху нагружала корзины, прикрепленные к коромыслу. Работа казалась ей приятной: так хорошо было наполнять, поднимать и тащить тяжелую ношу, а потом возвращаться и проделывать все заново. Кестрель не замечала усталости, а когда вдруг подкосились ноги, ей дали воды, и силы вернулись.

К вечеру Кестрель почувствовала себя опустошенной. К ней вернулась способность мыслить. Когда узников привели обратно к железным воротам и впустили во двор, Кестрель отказалась есть.

— Эта другая еда, — сказала та самая надзирательница, что встретила ее вчера. Судя по всему, она командовала всеми женщинами-заключенными. — Прошлым вечером я просто дала понять, как приятно будет поработать, но теперь по вечерам тебе будут давать другое лекарство.

— Я не хочу.

— Принцесса, всем плевать, хочешь ты или нет.

— Я и так могу работать.

— Нет, — мягко произнесла надзирательница, — не можешь.

Кестрель попятилась от стола, где стояли миски с похлебкой.

— Ешь, иначе я накормлю тебя силой.

Надзирательница не соврала. На этот раз наркотик в еде действительно был другой — с металлическим привкусом, как у серебра. По дороге в камеру Кестрель почувствовала, как тяжелеет тело и темнеет в глазах.

— Почему империя не травит наркотиками всех своих рабов? — пробормотала Кестрель, когда ее уже запирали.

Надзирательница рассмеялась, но ее голос прозвучал глухо, будто из-под воды:

— Не всякую работу может выполнить безмозглое тело.

Кестрель окутал туман.

— Люблю новеньких. Таких, как ты, у нас давно не было. С новичками всегда интересно, пока они еще держатся.

Кажется, в замке повернулся ключ. Кестрель провалилась в сон.