Поцелуй шипов

Я оставалась сидеть в течение нескольких вдохов и выдохов, когда с обвинением, но также переполненная любовью, вспоминала о том, что мой отец дал мне и чем одарил. Жизнь в стороне от других, в которой меня постоянно сопровождало чувство, что со мной что-то не так. Мне никогда не приходила в голову мысль, что что-то не так с моим отцом. Он казался мне непогрешимым. А теперь он ушёл.

Я сделал глубокий вдох, вытерла солёную влагу со щёк и тоже вышла. Анжело стоял возле обрыва, направив взгляд в даль, руки, как и раньше в задних карманах брюк. Его тонкая футболка колышется на стройном теле.

Это утешает, видеть кого-то вроде него и иметь возможность подойти, без робости и страха, что тебя отвергнут. Он меня не обнимет и не высушит слёз; я в любом случае знала, как это предотвратить. Но всё-таки, я могла стоять рядом, разделить с ним этот вид на долины и море вдалеке, вокруг нас стрекот сверчков и музыка, от которой я больше не смогу убежать. Нет, я хотела создать к ней новые воспоминания. Теперь я буду думать не только о папе, когда услышу её, но также о том, как я стояла с Анежло в горах и приблизилось к тому, что всегда казалось недостижимым. На данный момент этого достаточно. Большего и не нужно. Мы ничего не говорили, только слушали, пока не закончилась последняя нота.

Наступил ранний вечер, когда мы добрались до Лонгобукко, деревня немного побольше, примыкающая к скале. Поездка туда была целым приключением: слева от нас находилось гигантское пересохшее русло реки, которое позволяло предположить, как грандиозно водные массы прокладывают себе дорогу осенью и весной. Следы от массивных оползней между деревьев, чьи корни были частично оголены, свисая в воздухе, держали вес ствола из последних сил. Выглядело так, будто здесь бушевал великан. Анжело рассказал, что деревни, такие как Лонгубокко, часто заносит зимой снегом. Здесь наверху может быть очень холодно. Даже сейчас было заметно холоднее, чем в это время суток возле моря. Я с благодарностью приняла мягкий, лёгкий пуловер, который протянул мне Анжело, чтобы положить его себе на голые плечи, когда мы заняли место в пиццерии.

Анжело не преувеличил; пицца была лобовой атакой на мои вкусовые рецепторы, казалось они взорвутся от блаженства, когда я откусила кусок. Салфеткой я вытерла каплю оливкового масла с подбородка. Я знала, что снова уставилась на него, но невозможно было не смотреть на то, как Анжело режет пиццу и с наслаждением засовывает себе куски в рот.

Теперь он опустил вилку.

— Эли, я не могу так есть. Ты заставляешь меня нервничать.

— Извини, — пробормотала я и сглотнула. — Просто… я… как вообще ты перевариваешь пиццу? — спросила я с любопытством. Мне нужно наконец узнать. Колин никогда не хотел посвятить меня в секреты своего пищеварения. Может быть это сделает Анжело. Ему не нужна человеческая еда, поэтому, как это работает?

Анжело сглотнул и отодвинул тарелку немного в сторону. Я привела его в смущение. Теперь он выглядит не как двадцатилетний, а как максимально восемнадцатилетний.

— Я бы сказал, точно так же, как и вы люди. Что заходит внутрь, должно так же снова выйти, не так ли? По обычному пути. Я не страдаю булимией. О Боже мой… Что я такое говорю? — Мой допрос явно был ему неприятен. Я покраснела, а если бы и он мог, то составил бы мне конкуренцию. Всё же он сохранил свою улыбку. — Думаю, я больше не буду есть, — добавил он укоризненно. — Я не могу, когда ты задаёшь такие вопросы.

— Нет, ешь! — поощрила я. — Пожалуйста, ешь. Я больше не буду смотреть. Я просто удивлялась, что ты вообще делаешь это.

— Я люблю пиццу, что в этом такого особенного? — Анжело снова взял в руку нож и посмотрел на пиццу с подозрением и в тоже время с вожделением. Потом верх взял аппетит, и он начал есть.

— Ну, она ведь тебе не нужна, — возразила я. — Тебе вообще не нужна человеческая еда. Она не насыщает!

— Тебя насыщает шоколад? Ты ешь шоколад, чтобы питаться им? Что тебя заставляет есть шоколад, прежде чем ты ложишься спать, хм?

О небо, какая же острая салями. Я сделал большой глоток красного вина и блаженно закрыла глаза, когда ароматы смешались друг с другом.

— Откуда ты знаешь, что я ем по вечерам шоколад? — Дома я действительно так делала.

— Ах, все женщины такие! — ответил Анжедло ухмыляясь. — Вы не можете жить без шоколада.

Тебе бы говорить, подумала я, тихо забавляясь. Детский шоколад на пианино, а потом хвастается, будто так хорошо понимает женщин.

— Ага. Значит ты знаешь так много женщин, что можешь говорить обо всех в общем? — подразнила я.

— Не многих. Некоторых. Э… ну. Я думаю, независимо от того, что я сейчас скажу, всё будет не верно, так ведь? — Он усмехнулся мне, как мальчик, который точно знает, что накосячил. Очень неотразимая эта улыбка, и чертовски тяжёлая основа для дальнейших споров. Или может быть исключительно хорошая?